Семь видений богатыря Родиполка - Анастасия РУТТ

небольшом оконце мелькнул свет от зажженной лучины. На двор вышла краса-молодица из народа опричников, испросила, чего хочет путник. Родиполк ответил ей и, зная обычаи, добавил, что с добром и миром. Она же глазом востра была и признала в нем волхва али ведуна, а потому отказывать побоялась. За ней же мужик, что из русичей был, вышел, кобылку Родиполкову напоил да накормил. И знал богатырь, что и почистит Синявку да полотнищем накроет, чтобы та остыла да отдохнула.

Молодица же в избу позвала, на стол скатерку родовую, нарядную, положила, белую с вышивкой алой, поставила кувшин молока да хлеб круглый. Поклонился ей низко Родиполк за доброту материнскую, отведал еще теплого хлеба и молока. Положив под голову суму, лег на пол, подле лавы. Да так и уснул. Проснулся же от того, что на него пристально глядели. Округ столпились дети. Старшей девочке — годков одесять-одиннадцать, младшему — не больше пяти. Они прятались друг за друга, боясь его, а старшенькая вышла вперед всех да изучала его пристально. Была она кровей смешанных — опричников да русичей. Глаза у нее большие, опричненские, карие, темные, жгучие. А остальным-то она — в русичей: длинные золотые волосы пушистые до пояса развеваются да кожа светлая, с белизною. На голове — повязка через лоб, алая с вышивкою, сзади затянута, а по бокам — с кистями длинными. Одета она в ребяческое: платье широкое да светлое, тонкой лентой подпоясанное, с кистями красными.

Родиполк взглянул на нее да увидал ее в очетырнадцать лет, красою. Вот стоит она перед ним, краса-загляденье. На него смело смотрит глазами карими. Он улыбнулся ей, молвил тихо да ласково:

— Пойди-ка, не забойся.

— Не забоюсь я! — ответила она бойко. — Но мамка наказала: не подходь к нему, потому как оборотень он.

Поняв, почему они собрались, Родиполк добро улыбнулся и мягко молвил:

— Зря-то вы собрались, не оборачиваюсь я, месяц уж не тот.

Дети огорчились, но ненадолго, как все малые ребята. Недоверчиво еще раз взглянули на Родиполка, убежали. А через минуту позабыв все, весело да шумно разбежались по всей избе да на малый двор. Но старшенькая большеглазая девчушка не ушла, а ближе подошла, не страшась, да вымолвила:

— Ну, то ладно. Ты коли поедешь, я-то ждать буду, чтобы увидеть перевертыша.

Она хотела уйти, а Родиполк крикнул ей вдогонку:

— Как величать-то тебя?

Она обернулась от дверей, вострым взглядом смерила его и сказала:

— Звать-то меня — в честь батюшки родного, Мирославою.

— А мать-то твою? — опять спросил Родиполк, не тепля надежды на ее ответ. Ведь малые дитятки не сказывают о своем роде да о прародителях.

Но Мирослава оказалась смелою и ответила ему:

— Орантою Макеевою.

— А ты, стало быть, Мирослава Макеева.

Она кивнула и вопросительно посмотрела на него, боясь спросить его имя. Но Родиполк все понял и сказал:

— А меня величать Родиполком Стогнуцким, — не страшась, открыл свое младенческое имя.

Девочка обрадовалась, благодарно кивнула. И уже выходя из избы, еще раз обернулась и молвила:

— То я буду ждать!

— Ну, коли хочешь, то жди, а я приеду, — сказал Родиполк, давая слово Мирославе.

Подложил руку под голову и подумал, что не он невесту сыскал, а она, невеста, сыскала его.

По полудню, поблагодарив хозяев, что принимали его в избе своей доброй да ладной, выехал он в град Печерский, что был под управою князя Вольхи Вениславовича, старшого сына князя-батюшки Венислава Саввичева.

Славный княжий род Саввича брал свое начало от Радомича-богатыря, сильного да смелого. Не давал он в обиду народ свой, защищал от врагов разных, инородных, чужеземных. За охрану ту да защиту выбрали Радомича князем да поставили главным — управлять народом своим да оберег людям делать. Про того богатыря слухи пошли по другим народам, что рядом жили, и стали тот народ радомичами звать. Народ тот жил у самого края реки Вольновой, где впадала она в большое голубое озеро Серптыхан. Округ того озера жили и другие народы, но отличались они от радомичей волосами да глазами. Но все ж радомичи краше были, ближе к русичам, только волосы у них светлые, с переливом рыже-золотым. А глаза — как те воды в озере: когда весна да лето яркое — так синие, светлые, а когда хмуро, то голубо-серые, а когда уж осень глубокая — то совсем серые, темные. В одежде они были просты: мужики рубахи до колен носили да штаны, но с поясами знатными, широкими; девки платья до полу надевали с рукавами длинными, на талии тонким пояском подвязывались. Волосы свои, по обычаю тамошнему, в косу плели толстую, а замужние надвое волосы делили, косы заплетали да вперед по груди спускали. Мужья их им украсы делали, кисти разные, с завитками али прямо да тонко. Кто умелее да богаче — из золота-сребра, а кто беднее — тот из железа. Молодицы волосы свои не накрывали, а ходили простоволосыми, чтобы по украсе той все видели, что замужние они, защитника имеют. А как зима приходила, они тулупы надевали да накидки теплые.

Рядом с радомичами жили гультичи (называли их по имени князя Гульта, сами же они себя звали скроничами). А с другой стороны от радомичей жили древочи, рунтичи да хортичи. Все они меж собою схожи были, только гультичи волосами более светлые, а глазами зеленые.

Повадились те скроничи зеленооки, во главе с князем своим Гультою, на радомичей нападать да землю их отвоевывать. Радомичи поначалу отбивались, супротив вставали. Но гультичей тех больше было, да все они сильные да злобные. Потому решил князь Радомич договор сладить с древочами, рунтичами да хортичами. Главные старцы в их народах уразумели, что им тоже угроза будет, а потому на договор пошли. После победы Радомича все, кто договор ладили, выбрали его главным князем за силу его да за смелость. Но Радомич тем горд не был — был он прост, себя выше не ставил. У главного князя того было одвое детей: Рогдания — дочь-красавица да Вохт — сын, что княжий род унаследовал. И каждый сын новый все более горд был да от людей простых отходить стал.

Вохт, сын Радомича, сладил договор с русичами, с самим главным князем Своялтом. А договор тот скрепить свадебкою решили, с одною из дочерей Своялта. Все дочери его были неказисты: худы, словно ивы, тонки да лицом не красны. Не девки, а мавки лесные! Ни одна из них не любилась Вохту, а выбрал он невесту себе просто: рукою махнул в сторону, где девицы стояли, куда показал,