Через вселенную - Бет Рэвис

Этого я боюсь больше всего.

Джейсон сказал мне:

— Когда будешь оттуда смотреть на звезды — вспоминай обо мне.

А я ответила:

— Я не стану ограничивать мысли о тебе только звездами.

Дул прохладный ветерок, как в тот день, когда мы…

Что это было?

…познакомились, музыка на вечернике гремела так, что земля у нас под ногами дрожала. На каблуках я была выше Джейсона, но сейчас уже стояла босиком на холодной траве, давая отдых усталым ногам, и, подняв голову, смотрела ему в глаза.

Я, что, пошевелилась?

Сон тает, ощущение травы-ветра-Джейсона слабеет. Тьма. Мозг атакуют кошмары.

Что-то происходит.

Нет, нет, нет. Ничего не происходит. Вообще никогда. Это кошмар, снова, тот же кошмар. Эд или Хасан разморозят меня, но я останусь такой же, как сейчас, и они засунут меня обратно. Или на корабле случится авария, и я застряну здесь навсегда, так никем и не размороженная. Или, может быть, это тот кошмар, в котором…

Крак.

…в котором меня вообще забывают разморозить, корабль прибывает, и все так рады и взволнованы, что меня просто оставляют тут и…

Что-то происходит.

Нет. Кошмары становятся все более правдоподобными, и теперь будет еще страшнее. Кажется, я что-то слышу. Я не могу ничего слышать. Это все у меня в голове. Это не взаправду. Подумай о чем-нибудь хорошем. Подумай о Джейсоне. Подумай о маме, о папе, подумай о…

Щелк.

Нет, я не слышала никакого щелчка. Сквозь лед не пробивался никакой щелчок. Ничего такого не было. Это просто кошмар… еще один кошмар, Ничего больше.

Я бы зажмурилась, если б могла. Вместо этого я стараюсь сфокусировать разум, как раньше могла фокусировать и расфокусировать взгляд, когда смотрела на что-нибудь с очень близкого расстояния. Воспоминания. Воспоминания всегда прогоняют кошмары.

Перед мысленным взором мелькают картинки, слайд-шоу из воспоминаний. Путешествие по Гранд-Каньону. Школьная экскурсия к морю. Занятия гимнастикой в детстве. Первый раз за рулем. Первая царапина на машине (в тот же день). Папа ругался, но потом все равно купил мне мороженое, и мы на мизинчиках поклялись не рассказывать маме. Рождественское печенье, которое мы пекли с мамой и бабушкой за год до того, как она поселилась в доме престарелых. Соревнования по бегу. Подготовка к марафону.

Я что-то чувствую. Чувствую. Тепло в животе. И слышу… электрический гул. Мне постепенно становится ясно: я слышу его, потому гудят трубки у меня в горле.

Тело скользит по льду. На малюсенькую долю миллиметра, но оно сдвигается.

Лед тает.

О боже.

Тум.

Сердце.

Тум-тум.

По ресницам на левом глазу течет вода. Я невольно вздрагиваю. Желтая корочка, которая кто знает сколько лет покрывала мои глаза, трескается, и — впервые за все это время — я шевелюсь.

Обожебожебоже.

— Ты что тут делаешь?

Я подскакиваю на месте и тут же досадливо морщусь. Сам выдал себя с потрохами.

— Уже почти стемнело, — продолжает Док. — Старейшина знает, что ты здесь?

— Не надо! — останавливаю Дока, который уже тянется рукой к кнопке вай-кома. — Слушай… я сбежал. Не могу больше читать! Пожалуйста, — добавляю я, видя, что Док не опускает руку. — Мне просто… нужно было немножко проветриться. Не сдавай меня. Я просто хотел отдохнуть.

Кривая улыбка свидетельствует о том, что Док не сильно рад, но он, по крайней мере, не собирается доносить Старейшине. Мне дышится немного легче.

Несколько мгновений мы оба просто стоим, я — на дорожке, ведущей за Больницу, в глубь сада, а Док — на ступенях. Я люблю этот сад. В тот год, когда Старейшина отправил меня в Палату, я много времени провел здесь. Стила — старушка, которая жила в Палате задолго до моего появления, — позаботилась о том, чтобы сад разросся от лужайки, окруженной изгородью, до настоящих джунглей с цветами и овощами, с деревьями и виноградными лозами.

— Так ты что, ищешь вдохновения? — Док кивает на статую в центре сада.

Она изображает Старейшину времен Чумы. Каменное лицо поднято, руки широко раскинуты в стороны — добрый страж охраняет этот сад. Время и регулярные дожди сгладили его лицо и руки, размыв черты величайшего из наших лидеров.

— А! Эээ… ага, — хватаюсь за это объяснение. — Старейшина ведь хочет научить меня руководить, и я подумал, что у первого Старейшины это получалось лучше всех… — Старейшина времен Чумы был самым первым и самым великим. Только им одним наш Старейшина позволяет себе восхищаться. Никому из нас ни за что не стать лучшим вождем, чем он.

— Ты пришел сюда посмотреть на памятник?

Вздыхаю.

— Я хотел увидеть ее.

— Не сходи с ума, парень. Это никому не принесет пользы. Она заморожена, и точка.

— Знаю, но…

— Никаких «но». Выброси ее из головы.

Воздух рассекает низкий гул. Энь-энь-энь. Звуковой сигнал предупреждает о заходе солнца. Краем глаза замечаю зеленый всполох. В дальнем конце корабля из гравитационной трубы появляются новые и новые корабельщики: все возвращаются с верхнего уровня, со своих рабочих мест, на уровень фермеров, в Город — домой. Отсюда они кажутся лишь малюсенькими разноцветными точками, мелькающими в трубе: коричневыми, белыми, черными, зелеными. Док поднимает лицо к центру неба. Солнца там нет — только камера инерциально удерживаемого термоядерного синтеза, сферическая лампа, обеспечивающая уровень фермеров теплом и светом, а корабль — топливом. Она мигает, предупреждая, что приближается ночь, а потом скрывается за тонированным щитом. В мире стемнело. Мы зовем это закатом — слово-архаизм, оставшееся со времен Сол-Земли — но на самом деле это никакой не закат, а просто выключение света. В этом закате нет ничего красно-желто-оранжево-золотого.

— Пойдем, парень, — зовет Док, кладя руку мне на плечо, и тянет к выходу из сада. — Нужно добраться до гравтрубы, пока Старейшина не заметил твоего отсутствия.

— Но…

— Все двери заперты, и на четвертом этаже тоже. Идем. Выброси из головы.

Я поворачиваюсь, позволяя словам Дока отвлечь меня от мыслей о девушке с закатными волосами. Старейшина рассказывал как-то о древних религиях, в которых поклонялись солнцу. Мне всегда было неясно почему — я думал это просто шар, от которого исходят свет и тепло. Но если солнце Сол-Земли переливается такими же разноцветными лучами, как волосы той девушки — я понимаю, почему в древности ему поклонялись.