Через вселенную - Бет Рэвис

Дорога от Больницы кажется зловещей во тьме. Рука Дока у меня на плече напрягается, пальцы вцепляются в рукав.

— Кто это? — шипит он.

Прищурившись, я вглядываюсь в темноту. В нескольких шагах перед нами идет человек. Дойдя до Регистратеки, он бодро взлетает по ступенькам. Он насвистывает песенку — отрывок из старого детского стишка с Сол-Земли.

— Это, наверное, Орион, — предполагаю я. Только переписчик может знать песни Сол-Земли. Док не отпускает мою руку. — Регистратор.

— Тот самый, который показал тебе чертежи корабля?

Вздрагиваю и поворачиваюсь к нему. Док по-прежнему вглядывается в фигуру Ориона, который просто стоит на крыльце Регистратеки, не подозревая о нашем присутствии. Вырываюсь из его хватки.

— Откуда ты знаешь, что чертежи мне показал регистратор?

Док хмыкает, ноне отводит внимательного взгляда.

— Сам бы ты их не нашел.

— Привет! — восклицает человек на крыльце, когда мы подходим ближе к Регистратеке. Этот глубокий голос точно принадлежит Ориону.

— Привет! — отзываюсь я.

— Холодновато сегодня, правда? — спрашивает Орион. Довольно странное замечание: в темное время суток температуру обычно понижают на десять градусов, но сейчас еще слишком рано, чтобы чувствовать холод.

Док, однако, побелел и остановился как вкопанный.

— Ты уверен, что это просто переписчик?

— Да, — успокаиваю я. — Это Орион.

Док расслабляется.

— Его голос напомнил мне одного человека, с которым я был знаком. Не помню даже, когда в последний раз был в Регистратеке. Эй, Орион! — Док повышает голос. — Не мог бы ты пустить нас внутрь?

Но Орион не выходит из тени.

Ау-ау-ау-ау!

— Сигнал тревоги на криоуровне, — бормочет Док, резко оборачиваясь к Больнице, из которой сквозь тьму до нас доносится звук сирены. — Что-то случилось!

Я бросаюсь по тропе с такой бешеной скоростью, словно сама пустота гонится за мной по пятам. То и дело поскальзываюсь на пластиковом покрытии, а глухой топот за спиной вперемежку с ругательствами свидетельствует о том, что Док бежит следом. Медсестры в фойе обеспокоенно оглядываются, не понимая, откуда идет звук сирены, но мы с Доком игнорируем их вопросы и бросаемся к лифту.

Лифт медленно поднимается, а Док тем временем восстанавливает дыхание. Когда трети этаж остается позади, он поднимает руку к левому уху.

— Постой, — говорю я, оттаскивая его руку от вай-кома. — Давай посмотрим, что случилось, прежде чем звать Старейшину. Может, там ничего страшного.

Мои слова разбиваются о тишину, и в этой тишине сигнал тревоги становится все громче по мере того, как мы поднимаемся.

Док стряхивает мою руку. Звякнув, лифт останавливается и выпускает нас.

Дверь в конце коридора распахнута настежь.

Док стремительно несется по коридору, врывается в комнату и бросается прямо к столу. Проводит пальцем по панели биометрического сканера на металлическом ящике в центре стола. Ничего.

— Ч-ч-черт, — рычит он. — Зайди ты, — приказывает он, подталкивая ящик ко мне.

— Но…

— У ящика старшая степень доступа. Если не выключить тревогу, Больница будет заблокирована. Регистрируйся.

Провожу пальцем по панели сканера. Крышка ящика поднимается и складывается, открывая взгляду пульт управления с пронумерованными кнопками и мигающей красной лампочкой. Док вбивает код, и звук сирены «ау-ау-ау!» стихает.

Док поворачивается к лифту, получает доступ, залетает внутрь и нажимает на кнопку криоуровня прежде, чем я успеваю дойти до дверей. Он тяжело дышит и беспокойно бьет ногой о пол, пока мы спускаемся все ниже и ниже. Все это время он не произносит ни слова, только сжимает и разжимает кулак, словно пытается попасть в ритм биения сердца. На лице застыло каменное выражение.

Чуть подпрыгнув, лифт останавливается на криоуровне. Двери разъезжаются в стороны. Секунду мы просто стоим в лифте, не зная, что или кто ожидает нас за ними.

Все лампы включены. Док осторожно выходит из лифта, руки сжаты в кулаки.

— Нет-нет-нет, — выпаливает он, делая шаг. Застывает на мгновение, а потом бросается бежать. Я лечу следом. Док тормозит посреди ряда пронумерованных дверей, у сороковых номеров.

Кто-то вынул номер сорок два из кинокамеры. Стеклянный контейнер лежит на столе в центре прохода.

Девушка с закатными волосами все еще внутри. Ее глаза открыты — светлые, ярко-зеленые глаза, словно свежая молодая трава — и в них плещется ужас. Она мечется в воде с голубыми бликами. Теперь, когда она проснулась и зашевелилась, в контейнере ей тесно: колени и локти упираются в стекло, тело выгибается — живот прижимается к крышке, а голова и ноги бьются о дно. Она подносит руки к лицу, и на мгновение мне кажется, что она собирается вцепиться в него ногтями, но потом я вижу — кашляя и задыхаясь, она вырывает изо рта трубки.

— Скорей! — кричит Док. — Нужно поднять крышку, пока она не вытащила трубки!

Я даже не спрашиваю почему, а просто бросаюсь к другому боку контейнера и помогаю поднять тяжелую стеклянную крышку. Под ней трубки уже овивают голову и шею девушки, но она все тянет — они все не кончаются. Ее мучают рвотные спазмы, и желтоватая желчь, смешанная с кровью, туманит воду вокруг ее лица.

Последний рывок — и мы с Доком поднимаем крышку контейнера. Док отклоняется, вырывая ее у меня из рук, и наполовину бросает, наполовину роняет стеклянную крышку на цементный пол. Ударившись о цемент, она — слишком мощная, чтобы разбиться — трескается на две неравные части.

Девушка под водой с голубыми кристаллами, наконец, вырывает из горла остатки трубок, и я замечаю прикрепленные к концам маленькие электроприборы. Глаза ее широко раскрыты, и она смотрит прямо на нас. Губы ее округлились, в рот льется вода.

— Что она пытается сделать — выпить все, что ли? — спрашивает Док, протягивая к ней руки сквозь хаос брызг.

Я в ужасе делаю шаг назад.

— Нет, — шепчу я. — Она кричит.

Боль.

Холодно, так холодно, что жжет, но жжение не отупляет, а только обостряет чувства.

Боль.

Жгучая,

тянущая,

леденящая,

режущая,

мучительная,

рвущая на куски

боль.

Мышцы живота сводит судорогой. Но меня не рвет — нечем.

Глаза различают лишь пятна. Одни из них яркие. Другие нет. Все размыто.

Через нос в горло заливается мокрота. Хрип. Спазм. Кашель.