Ленин - Дмитрий Антонович Волкогонов

на революцию. Когда 9 октября 1920 года Политбюро рассматривало вопрос «О съезде Пролеткульта», Ленин, Сталин, Каменев, Крестинский, Бухарин были единодушны, принимая постановление: «Провести на съезде резолюции о тесной связи Пролеткульта и о подчинении его партии»[93]. Главное – в подчинении.

Троцкий, который глубже разбирался в литературе и искусстве, чем другие большевистские вожди, тем не менее на встрече с московскими писателями и поэтами заявил: «Фабрика для создания новых пролетарских поэтов‐художников у нас есть, но это не МАППы и не ВАППы, а РКП. Товарищам нужно сидеть в РКП и учиться. РКП воспитает пролетарского поэта, создаст действительно художественного литератора. И поэтому литератор‐коммунист, как член РКП, должен сосредоточить свое внимание на творчестве своей партии…»[94]

Так надвигалась трагедия культуры и интеллигенции; через партийность у них отбирали творческую свободу. Сознание не только крепость, но и последний оазис свободы. Чтобы сформировать элементарно мыслящего человека, которым легко управлять и манипулировать, большевики обильно кормили людей примитивной духовной пищей и семьдесят лет ограничивали, дозировали там, где считали ее «классово вредной».

В ноябре 1923 года А.М. Горький писал В.Ф. Ходасевичу:

«…Из новостей, ошеломляющих разум, могу сообщить, что в «Накануне» напечатано: в России Надеждою Крупской и каким‐то М. Сперанским запрещены для чтения: Платон, Кант, Шопенгауэр, Вл. Соловьев, Тэн, Рескин, Ницше, Л. Толстой, Лесков, Ясинский (!) и еще многие подобные еретики. И сказано: «Отдел религии должен содержать только антирелигиозные книги…»[95] Да, на протяжении семи десятилетий было огромное поле литературы, куда советскому читателю ходить было строго заказано. Воспитание советской интеллигенции, как проводника партийных решений, стало одной из главных задач большевиков. Программа этого воспитания была изложена в назидательной ленинской статье «Партийная организация и партийная литература».

Но вначале нужно было завершить «просеивание» интеллигенции. В своем большинстве она не приняла революцию. За это поплатилась жизнью, бегством, изгнанием десятков тысяч ее лучших представителей на чужбину.

Ленин поддержал идею духовного обескровливания Советской России. Те, кто был не способен перестроиться под требования революции, должны стать изгнанниками. В июне 1922 года на заседании Политбюро, где доклад «Об антисоветских группировках» сделал Уншлихт, было принято постановление, во втором пункте которого вводилось горестное и бесчеловечное наказание. Инакомыслящих решили лишать родины. «Предложить ВЦИК, – говорилось в документе, – издать постановление о создании особого совещания[19] из представителей НКИД и НКЮ, которому предоставить право, в тех случаях, когда имеется возможность не прибегать к более суровому наказанию, заменять его высылкой за границу или в определенные пункты РСФСР»[96].

Всесильное ГПУ немедленно приступило к отбору опасных для революции людей, а в действительности – духовной элиты российского общества. И уже 2 августа Уншлихт, ленинский предтеча бериевщины, пишет записку Сталину:

«Во исполнение постановления Политбюро высылаю протокол заседания Комиссии ПБ, список антисоветской интеллигенции Москвы, список антисоветской интеллигенции Петрограда с характеристиками…» Комиссия решила «произвести арест всех намеченных лиц, предложить им выехать за границу за свой счет. В случае отказа – за счет ГПУ. Одновременно закрыть контрреволюционные издания: «Вестник сельского хозяйства», «Мысль», «Экономическое возрождение» за публикацию антисоветских и идеалистических взглядов»[97].

Люди из ГПУ были неглупыми: в списках «активной антисоветской интеллигенции» (составленных не по алфавиту, а по мере докладов и предложений с «мест») оказались наиболее яркие представители интеллектуальной элиты России. Очень важными для операции обессмысливания российского интеллекта оказались личные указания вождя. Ленину списки высылаемых показывались несколько раз. Он уточнял, дополнял, делал пометки, ставил вопросы и передавал в ГПУ, Дзержинскому, Сталину, Уншлихту для «доработки». И даже когда первая крупная партия российских мыслителей осенью 1922 года была составлена для выдворения за околицу отечества, Ленин, находясь в отпуске по болезни, продолжал интересоваться вопросом, руководить дальнейшими действиями ГПУ.

«17. IX. т. Уншлихт! Будьте любезны распорядиться вернуть мне все… бумаги с пометками, кто выслан, кто сидит, кто и почему избавлен от высылки. Совсем краткие пометки на этой же бумаге.

Ваш Ленин»[98].

Ответил вместо отсутствующего Уншлихта его заместитель Г. Ягода на следующий же день, около полуночи (работы в ГПУ было много: столько людей нужно было арестовать, сослать, выслать, а то и расстрелять…).

«18. IХ.1922 г. 23 часа 45 мин.

тов. В.И. Ленину.

Согласно Вашего распоряжения посылаю обратно присланные Вами списки с соответствующими пометками на них, и фамилии лиц (выделенных отдельно), кои оставлены по тем или другим причинам в Москве и Питере.

С ком. приветом Г. Ягода.

Р.S. Первая партия уезжает из Москвы 22.IX. в пятницу. Г.Я.»[99]

Списки пространны, обширны, с подзаголовками: «Профессура 1‐го Московского университета», «Профессора Петровско‐Разумовской сельскохозяйственной академии», «Профессора Института инженеров путей сообщения», «По делу Вольно‐экономического общества», «Список антисоветских профессоров Археологического института», «Общий список активных антисоветских деятелей по делу издательства «Берег», «Список лиц, проходящих по делу № 813 (группа Абрикосова)», «Список антисоветских агрономов и кооператоров», «Список врачей», «Список антисоветских инженеров», «Список литераторов», «Список питерских литераторов». Кроме этого составлен специальный «Список антисоветской интеллигенции г. Петрограда».

В первой «партии», включая дополнительный список, значится 120 человек. Документ первоначально подписан 31 июля 1922 года Каменевым, Курским, Уншлихтом. В конце горестного перечня блистательных имен, многие из которых и поныне являются гордостью России, стоит примечание Ягоды: «Согласно решению Политбюро ЦК РКП комиссия под председательством т. Дзержинского рассматривала ходатайства об отмене высылки лиц, считающихся незаменимыми в своей отрасли и о которых соответствующими учреждениями делались заявления об оставлении на месте». Я не буду приводить весь список. Назову лишь ряд фамилий и пометки против них, сделанные в ГПУ. Ленин долго сидел над списком, но у него не возникло чувства духовного протеста, сожаления, осознания абсурда, алогичности и преступности акции, которую готовилась совершить под его руководством его партия. Очень многих из людей, которых лишали родины, он знал лично. Но, по мнению Ленина, «выдворение» – это было весьма «гуманно» (вождь мог вспомнить свою безбедную жизнь в тихой, благополучной Швейцарии).

Ленинский прищуренный взгляд быстро пробегал строчки приговорного списка, выделяя про себя знакомые фамилии.

В параллельном списке ГПУ, где сформулированы обвинения против высылаемых, против фамилии Бердяева, например, записано: «Близок к издательству «Берег». Проходил по делу «тактического центра» и по «Союзу Возрождения», монархист, кадет правого устремления, черносотенец, религиозно настроенный, принимает участие в церковной контрреволюции. За высылку»[100].

К слову сказать, эти роковые решения Ленин принимал, когда месяцем раньше Надежда Константиновна занималась с ним простейшими упражнениями: умножение двузначных чисел на однозначные и тому подобными интеллектуальными задачками. Тетрадь в 21 лист испещрена детскими по уровню упражнениями Ленина[101]. Становится не по себе: человек с трудом может решить арифметический пример для семилетнего ребенка, но определяет судьбу людей –