Мэрилин Монро - Дональд Спото

— Одри?

— Привет, Мэрилин!

— Билли дома?

— Нет, он еще не вернулся.

— Когда придет, передай ему пару слов от меня.

— Разумеется.

— Так вот, — сказала Мэрилин и замолчала. — Скажи ему, пожалуйста, — она цедила слова медленно и отчетливо, — пожалуйста, скажи ему, что он может поцеловать меня в задницу!

Снова наступила короткая пауза, и более любезным голосом Мэрилин закончила:

— А тебе, Одри, шлю сердечные пожелания.

Но Уайлдер не был человеком злопамятным. «Каждому случается забыть свою реплику, признал он, — но только настоящий артист в состоянии стать перед камерой и, не зная текста, сыграть так, как она!»

Картина «Некоторые любят погорячее», построенная почти исключительно на идее погони, представляет собой классическую комедию ошибок, напоминающую в этом смысле произведения Шекспира, или либретто, которое Да Понте написал к опере Моцарта[389], или же викторианскую пьесу «Тетка Чарлея»[390]: мужчины, вынужденные переодеться в женщин, не могут признаться дамам, в которых влюбляются, кем они являются на самом деле. Другой вариант той же идеи — парень встречает девушку, но не может ухаживать за нею. Лента «Некоторые любят погорячее» могла бы стать не более чем комедийным изображением молодых проказ, но Уайлдер и Даймонд, в полной мере демонстрируя чувственное очарование Мэрилин, показали также всё безумие эры сухого закона: запрет на производство и продажу спиртного, внезапный поворот к свободной любви и даже — в заключительной сцене — тихое одобрение гомосексуализма. Когда Джо Э. Браун[391]узнаёт, что его любимый (любимая?) Джек Леммон не является женщиной, он улыбается и немедленно избавляется от всяких огорчений: «Что ж, нет в мире совершенства». Но игра Мэрилин была именно такой. Невзирая на все проблемы, на пленке остался невероятно забавный портрет девушки, играющей на гавайской гитаре, молодой женщины, которая в нетерпеливом возбуждении ожидает встречи с мужчиной своей жизни.

Возвратившись в конце октября в Нью-Йорк, Мэрилин была полна решимости отдохнуть в течение первых месяцев беременности. Однако 16 декабря у нее случился выкидыш; это была ее последняя попытка стать матерью. Во время беременности она принимала аматил (барбитуран амобарбитала) — как снотворное и как успокоительное — и сейчас с ощущением вины вспоминала предостережение доктора Крона. Ростенам Мэрилин написала: «А не могла ли я его убить, приняв весь аматил на пустой желудок? Кроме того, я еще выпила немного шерри». Многие следующие недели она пребывала неутешной из-за убежденности, что не вовремя или неправильно выбранное лекарство, которым она сейчас очень часто пользовалась, стало причиной выкидыша.

Время от Рождества до Нового года было периодом печального восстановления здоровья и прихода в себя, и Мэрилин вступила в 1959 год в состоянии депрессии, которую старалась смягчить, принимая снотворные препараты в качестве успокоительного, которое сглаживало напряжение и снижало тревожность; в те времена врачи, в общем-то, не старались отсоветовать такую практику. Однако аматил и нембутал сами по себе являются транквилизаторами, и иногда имел место опасный порочный круг: бессонница — прием снотворного — утро в летаргии — а затем неудачный, смутно запомнившийся день, который удалось пережить только благодаря очередным порошкам. Психоаналитические сеансы Мэрилин с доктором Крис, к которой она снова стала регулярно приходить, были для нее слабым утешением и немногое объясняли ей. Крис выписывала актрисе успокоительные средства, о которых та просила, и — предположительно — фиксировала и контролировала их количество.

Следствием приема всех этих лекарств был один особенно неприятный побочный эффект: устойчивые запоры, которые Мэрилин все чаще старалась победить клизмами. С 1953 года она делала их по разу в день и только при особых случаях — если чувствовала себя переполненной, а хотела влезть в тесное платье. Однако в 1959 году клистиры стали для нее столь же банальной процедурой, как подстригание волос или мытье головы, только намного более опасной; в тот год по врачебным рецептам было закуплено несколько комплектов принадлежностей, необходимых для такого рода манипуляций.

Мэрилин вернулась также к частным урокам у Ли и к работе в Актерской студии — как вспоминает Сьюзен Страсберг, к неудовольствию Артура, поскольку между ним и родителями Сьюзен возникали всё большие расхождения. Кроме того, Мэрилин добросовестно прочитывала сценарии, доставлявшиеся ей агентами, — и, как она констатировала, ни одно из предложений не было интересным или подходящим для нее. Наконец, вместе с Артуром Мэрилин занималась усовершенствованием дома в Роксбери — первого дома, которым она когда-либо владела.

Однако Мэрилин отнюдь не вела жизнь отшельницы; особенно ее радовали встречи со знаменитыми писателями. Карсон Мак-Каллерс[392]пригласила ее в свой дом в Ниаке, где Исак Динесен[393]провела с ними весь день после обеда на долгой дискуссии о поэзии. Карл Сэндберг, который мимолетно встречался с Мэрилин во время съемок фильма «Некоторые любят погорячее», время от время приходил в ее квартиру, чтобы потолковать о литературе à deux[394]. Он считал Мэрилин «сердечной и открытой» и очаровал ее, попросив автограф. «С Мэрилин хорошо говорилось, — вспоминал Сэндберг вскоре после ее смерти, — и очень приятно проводилось время. Временами мы для развлечения притворялись кем-либо и имитировали разных смешных и забавных людей. Я задавал ей множество вопросов. А она рассказывала мне про свою трудную жизнь, но никогда не говорила о своих мужьях».