Оникромос - Павел Матушек

поздно это должно было плохо кончиться. Разат вздохнули и смиренно, спокойно приняли неизбежное – позор поражения, отказ от роя, неминуемую смерть. Им оставалось только сосредоточиться на своей, вероятно, последней трапезе. И поэтому они вытащили приспособления, соединили трубки, клапаны, отстойники, фильтры. Они делали это так много раз, что им даже не требовалось видеть свои аксессуары. Их руки знали точное положение каждого элемента.

Затем они подключили лабиринтный автоклав, в который поместили липкий кубик сырого маршума. В таком виде он не годился для употребления, но при прохождении через агрегат он станет пригодным и приобретет силу. Собственно, им даже не нужно было добавлять еще одну порцию сырья, потому что в трубках автоклава оставалось его еще довольно много. Под напором агрегата маршум продвигался и медленно менял свою структуру. Но Разат знали, что теперь, благодаря дополнительной порции, весь процесс заметно ускорится. Именно такого эффекта они и добивались.

Они раздули тлеющие под автоклавом угли и взглянули на манометр. В полумраке они едва могли разглядеть его стрелку, но по вибрации разогретого корпуса сумели определить момент, когда следует открыть клапан. Соединенные в систему приспособления слегка задрожали, и Разат повернули рычаг. В медную миску посыпались драже. Разат потянулись за ними и, не дожидаясь, пока они остынут, полной горстью закинули себе в рот. Драже приятно хрустели между зубами, растворялись на языке, а потом стекали вглубь тела горячей, возбуждающей струйкой. Благодаря изобретенному Разатом способу обработки, маршум приобретал не только интересный вкус, но и большую энергоэффективность. Можно было упиваться его пряной сладостью и к тому же быть уверенным, что он надолго утолит голод.

После волны насыщения, наполнявшей тело восхитительной горячей дремотой, неизменно наступала глубокая медитативная релаксация. Разат всегда любили погружаться в транс, но теперь это было им нужнее всего. Однако, спасаясь от страха и печальных мыслей о скором конце их существования в Арцибии, они с удивлением обнаружили в себе то, чего никогда прежде не замечали, – какое-то медленное движение в глубине, темный струящийся поток неизвестной материи, на поверхности которого мерцает сияние золотой искры, освещающей изнутри каверну личности.

Неужели искра вывела этот поток из бездны разума? Или он был там всегда, но стал видимым только сейчас?

Разат не могли на это ответить, но и не чувствовали необходимости это узнать. Собственно, для счастья им хватало только медленного потока, интенсивности его присутствия, нежной пульсации, слабых искр золотого сияния, вспыхнувших на темной поверхности струящейся густоты… Одна из этих искр без особой причины показалась Разату особенно интересной. Когда они сосредоточили на ней свое внимание, их сознание устремилось туда с такой страстью, словно оно уже давно ни о чем ином не мечтало. Это движение невозможно было остановить.

Разат попали в объятия ослепительного света, выжигавшего пространство вокруг них. Но свет этот вовсе не был враждебным. Он был каким-то знакомым, подходящим, будто вернувшимся после длительного отсутствия, обособленной частью их бытия, блеклая тень которого всегда маячила на периферии сознания, но лишь в этот момент обрела четкую форму, снова став собой.

Свет погас, сгустился в четкие формы.

Разат не то сидели, не то лежали в мягком, очень удобном кресле, являющемся неотъемлемой частью овального стола и просторной комнаты из металла и стекла. Тишина наполняла воздух плотным, пушистым звуком, теплое прикосновение которого ощущается на панцире, но невозможно определить, как в действительности он звучит.

– Они тебя убьют.

Там был кто-то еще – расплывчатый, мерцающий силуэт на фоне стены света.

– Нас, – сказал Разат.

– Только тебя. Нет никаких нас. И никогда не было.

– Кто вы?

– Тебе нравится этот вопрос. Когда-то ты уже задал мне его. Но ответ все тот же.

Разат чувствовали себя совершенно растерянным.

– Мы тебя знаем?

– В некотором смысле.

– Откуда мы здесь взялись? Что это за место?

– Иди и посмотри сам.

Разат встали, неуверенно, но без страха. Что-то в них треснуло, и отнять у них уже было нечего.

Мягкое кресло и овальный стол бесшумно скрылись под гладким полом, но в тех местах, где на мгновение раздвинулись металлические плиты, не было видно никаких щелей. Разат двинулись к знакомому свету. Он привлекал их, хотя все еще был слишком ярким. Ржавое сияние Зараукарда, сопровождавшее Разата всю жизнь, было на его фоне всего лишь жалким суррогатом, тем, что неумело пытается подражать истинному свету.

– Только не смотри на солнце, – сказал мерцающий силуэт.

– То есть вверх, да?

– Да, верно.

– А куда я должен смотреть?

– Вниз.

– Что там?

– Кое-что, что тебе следует увидеть.

Разат дошли до мерцающего силуэта. С близкого расстояния он оказался обманной игрой резкого света, исказившего до неузнаваемости обычного энку-энку, такого же, как они, возможно, даже их точную копию, опирающуюся боком о выгнутую поверхность толстого стекла. Разат не могли оторвать глаз от близнеца-энку.

– Да, да, я постарался, но дело не во мне. Посмотри в окно.

И Разат посмотрели.

Они сразу поняли, на что смотрят. Этот взгляд на мгновение лишил их дыхания. Под ними, далеко внизу, до самого горизонта простиралась прежняя, оживленная Арцибия, которая лишь в малой степени выглядела так, как представляли себе Разат. Конечно, как они и предполагали, кварталы цеплялись друг за друга, как зубчатые колеса, обменивались гнездами, поднимались, опускались, и их движение не прекращалось ни на миг. Гибкие рельсовые пути извивались среди зданий, как живые существа, мерцающие медным блеском. Суетливо двигались бесчисленные энку, между которыми шагали какие-то мощные машины, передвигающиеся на длинных сегментарных ногах. Они точно не были носильщиками маршума и ничем не напоминали то, что энку-инза извлекают из мертвых недр Арцибии и безуспешно пытаются запустить. Город занимался какой-то сложной многоуровневой деятельностью, но вся эта оживленная городская структура была всего лишь замысловатой и полуматериальной проекцией, формирующейся на поверхности бездонной, сияющей глубины в паутине разрядов сине-фиолетовой энергии. Именно это искрение, идущее из бездонной пропасти, разверзшейся под городом, непрерывно творило и приводило в движение Арцибию. Именно это искрение и было Арцибией.

– Я не понимаю… Почему она так выглядит? – простонали смущенный Разат.

– До сих пор ты видел только ложь. Теперь ты видишь правду.

Разат попытались возразить, отрицая увиденное. Они хотели посоветовать незнакомцу, выглядевшему как их точная копия, придумать что-нибудь более убедительное, поскольку невозможно поверить в то, что прежняя Арцибия выглядела именно так. Но Разат так и не сделали этого, потому что какая-то их часть знала, что это не иллюзия, и страдала от тоски по этому сине-фиолетовому искрению, по его городу.

– Почему Зараукард отнял это у нас? – спросил Разат.

– Это не его вина.