Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский

От [К. К.] Случевского, постоянно вращающегося около Бобрикова, узнаю, что какая-то сильная придворная партия, страшно негодуя против Вышнеградского, поклялась, будто, его погубить. Насколько это известие вероятно, не знаю, но если связать его с теми страшными криками озлобления, которыми наши матроны большого света закидали Вышнеградского за его проект о паспортном налоге, то удивительного тут ничего нет. В этом отношении важно одно только: принять в соображение, что если правда так сильно вопиют в известных сферах против Вышнеградского, то это несомненно доказывает, что он очень деятельно работает, настойчиво проводит свои идеи и свой план и не взирает ни на какие личные соображения: кому понравиться, кому угодить. Пока был ничего ровно не делавший Бунге, при котором мы на всех парах долетели до пропасти, и скрытые враги государства орудовали во всех гнездах министерства, чтобы поскорее кувырнуть машину, никаких криков в тех же высших сферах против Бунге не было, все молчали, и дело шло к роковой развязке безмолвно и беспрепятственно. Бунге и его люди держали в молчании всех министров, потому что всем сверхсметным кредитам он давал ход, а отказывал только в помощи промышленности и частным лицам. Теперь наоборот. Вышнеградский принялся за дело с иным взглядом и признал невозможным вести хозяйство при сверхсметных назначениях. Следовательно, кого же как не министра N или министра NN он сразу против себя мог вооружить.

Дай Бог только, чтобы Государь верил ему и не колебался, зная наперед, что нет той гадости, которая не будет пущена в ход, чтобы подорвать доверие к Вышнеградскому, в особенности теперь, когда первые шаги его управления дали уже известные результаты положительные к лучшему. Надо дать времени, кажется мне, пройти настолько, чтобы можно было судить о человеке не по толкам и словам, а по фактам и данным.

Впрочем, и я записываю себя к числу обвинителей Вышнеградского, и ему лично на сих днях передам мое обвинение. Оно серьезно. Вышнеградский работает как вол с 8 утра до 12 вечера, это несомненно, но он слишком надеется на свои собственные силы и совсем игнорирует шипящих вокруг него весьма ядовитых змей. Змеи эти – наследие Бунге: [А. А.] Рихтер, дир[ектор] Д[епартаме]нта оклад[ных] сбор[ов], [В. И.] Ковалевский, его вице-директор, [А. С.] Ермолов, директ[ор] Департ[амента] неокл[адных] сборов, [Е. Е.] Картавцев в Двор[янском] и Крест[ьянском] банках и [Н. П.] Забугин, вице-дир[ектор] Департ[амента] таможни. Все это ярые красные и враги Вышнеградского, не стесняющиеся это высказывать громко à qui veut l’entendre[646]. Вышнегр[адский] хочет по-видимому управлять с ними и делать то, что он хочет, не прогоняя этих господ. Здесь заблуждение ужасное. Эти люди не дадут Вышнеградскому действовать и непременно начнут сперва его подводить, а потом или им вертеть по текущему делоотправлению или соединятся с врагами Вышнеградского в высших сферах, чтобы ему везде мешать и неизбежно испортят все дело даже тогда, когда им не удастся сломить Вышнеградскому шеи. На днях был уже один подвод по проекту Пограничной стражи[647]. Забугин, в Д[епартаме]нте таможни, составил записку для отзыва военному министру, но так, что некоторые соображения Вышнеградского были нарочно исковерканы, и части записки оказались в разладе с Высочайшею волею по этому вопросу. Составив записку, Забугин и Кя так распорядились, что доставили ее как раз в минуту отъезда Вышнеградского в Гос[ударственный] совет, и Вышнеградский, спеша и ничего не подозревая, взял на лету записку, не подписал даже ее второпях, и лично передал военному министру. Оказалось, что записка эта вызывает бурю возражений в Военном м[инистерст]ве, тогда как в заседании комитета по этому вопросу Вышнеградский вовсе не расходился в существе с военным минист[р]ом. И этого рода подвод со стороны департаментов уже не первый случай. Вот почему совершенно уверен, что пока Вышнеградский не решится удалить Картавцева, Ермолова, Рихтера, Ковалевского и Забугина (последний – просто анархист!), дотоле не пойдет М[инистерст]во финансов твердо и решительно на пути возрождения.

Два поразительные случая

Увы, надо сознаться, что слабость графа [Д. А.] Т[олстого] как министра внутр[енних] дел идет crescendo[649], и нигде уже не видать каких бы то ни было проявлений энергичного действия правительственной власти там, где только энергия может не то что в данном случае покарать, но произвести надолго сильное влияние на умы. Все идет, как будто не нужны проявления энергии и сильной власти, и это-то беда; ибо если в какой-нибудь деревне насилие, произведенное крестьянами, им сходит, как говорится, то через месяц весть об этой слабости правительственного воздействия облетает уже целый уезд, а в 3, 4 месяца целую губернию, и тогда уже приходится иметь дело с целыми местностями, зараженными, как гангреною, уверенностью, что правительство попускает крестьянские насилия. Выписал из газет следующие два поразительные случая[650].