Мертвая земля - К. Дж. Сэнсом

– Так и знал, что вам не замедлят об этом доложить, капитан, – вздохнул я.

– Иначе и быть не могло, – сердито возвысил голос Роберт. – Мне необходимо знать, что происходит. Разумеется, у меня есть осведомители. Неужели вы думаете, что городские власти и землевладельцы не заслали в наш лагерь своих шпионов?

– Но Николас… он всего лишь погорячился. Увидел, как здоровенные парни избивают старика, вот и вспылил.

– Насколько мне известно, этим несчастным стариком был Гэвин Рейнольдс, один из самых алчных и корыстных людей в Норидже, наш заклятый враг, – отчеканил Кетт.

– Поверьте, Николас сожалеет о случившемся.

– Он посмел назвать меня изменником! – (Капитан воскликнул это с таким гневом, что я невольно вздрогнул.) – Но мы не изменники! – Мой собеседник с размаху грохнул кулаком по столу, заставив всех писцов разом поднять голову. – Мы верны королю, и наша главная цель – помочь протектору осуществить реформы, которые он замыслил.

– Прошу вас, капитан Кетт, не заключайте Николаса под стражу, – смиренно произнес я. – Вся его вина состоит в том, что он несдержан на язык. Спору нет, Овертон слишком высоко ценит свой статус джентльмена, главным образом потому, что это единственное его богатство. Ни земли, ни денег у него нет. Отец лишил парня наследства, и он гол как сокол.

– Позволь себе такую выходку кто-нибудь другой, он неминуемо оказался бы в Нориджском замке. Именно туда мы переправим некоторых пленников, – понизив голос, процедил Кетт. – Но, помимо вас, за Овертона замолвил словечко один из моих сподвижников, человек, которому я всецело доверяю. Его зовут Эдвард Браун.

– Да, жена Эдварда сообщила нам, что он в лагере.

– Браун говорит про Овертона примерно то же самое, что и вы. Сказал, парень был очень добр к нему и его жене.

– Это чистая правда.

Кетт, по-прежнему сверля меня глазами, тяжело перевел дух:

– Что ж, так и быть, пусть ваш Овертон пока останется на свободе, но не высовывает носа из своей хижины. Еще раз позволит себе, как вы выражаетесь, погорячиться – и снова окажется под арестом. Если я буду к нему слишком снисходителен, мои люди сочтут, что я потакаю джентльменам, в услугах которых нуждаюсь. Вы поняли меня, мастер Шардлейк?

– Разумеется, капитан Кетт. Я вам чрезвычайно признателен.

Он что-то проворчал себе под нос, повернулся к столу и протянул мне листок с перечнем имен:

– Это те, кого мы будем судить сегодня. Скоро дойдет черед и до всех прочих.

Я пробежал список глазами. В нем содержалось четырнадцать имен, из них только три мне известны: Леонард Вайтерингтон, Джеральд и Барнабас Болейны.

– Несомненно, многие из тех, кто придет на суд, вдоволь натерпелись от обвиняемых, – вполголоса заметил Кетт. – Они будут требовать для них самого жестокого наказания. Я уже разъяснил людям, что все их претензии будут должным образом записаны и переданы членам комиссии. А сегодня нам предстоит решить, отпустить подсудимого на свободу или же оставить в заточении. Я надеюсь, вы поможете нам принять справедливое и законное решение.

– Вы намерены предоставить слово обвиняемым?

– Разумеется. Как и любому, кто пожелает выступить.

– А кто будет выносить приговор?

– Все собравшиеся.

– Насколько я понимаю, никаких присяжных не предусмотрено?

– А зачем они нам? – пожал плечами Кетт. – Для того чтобы удовлетворить гнев, живущий в сердцах людей, мы должны вынести приговор все вместе. Причем сделать это не откладывая. Уж конечно, мастер Шардлейк, вы присутствовали на множестве судебных заседаний, да и мне тоже довелось на них побывать. Несколько минут – и человека, укравшего поросенка, отправляют на виселицу. Мы обойдемся без смертных казней, хотя, возможно, и приговорим кого-нибудь к порке. Ваше дело – следить, чтобы обвиняемые понесли наказание за злодеяния, которые они действительно совершили. Мы никому не позволим просто сводить с ними счеты.

– Я понял, капитан Кетт. Могу я спросить, какая участь ожидает подсудимых, приговоренных к заключению?

– Мы передадим их членам комиссии или же представителям лорда-протектора. После того, как наши требования будут выполнены. А сейчас идемте. Народ уже собирается у Дуба реформации.

Пройдя около четверти мили, мы оказались в самом центре лагеря. Завидев Кетта, повстанцы срывали шапки и разражались приветственными возгласами. Он в ответ тоже снимал головной убор. На небольшой равнине было устроено стрельбище для лучников; несколько десятков молодых парней, здоровых и крепких, упражнялись здесь в стрельбе под руководством опытных солдат. Среди них я заметил Нетти.

Подойдя к старому развесистому дубу, одиноко возвышавшемуся среди множества пней, мы увидели, что вокруг уже собралась огромная толпа. Пришли даже несколько женщин, стоявших рядом со своими мужьями.

Дуб, которому явно было несколько сот лет, представлял собой поистине исключительный экземпляр. Никогда прежде мне не доводилось встречать такое огромное дерево – высота его составляла не меньше шестидесяти футов. Напротив дуба был возведен деревянный помост, достаточно высокий для того, чтобы даже те, кто стоял в задних рядах, могли видеть все происходящее. Деревянный навес защищал помост от палящего солнца. Сработано все было на славу, надежно и аккуратно. Навес украшали изображение английского герба, а также буквы «ER», символизирующие верность обитателей лагеря королю Эдуарду. В первом ряду я увидел Тоби Локвуда. Он скрестил руки на груди, а на лице его застыло обычное угрюмое выражение.

В одном углу помоста стояла кучка понурых людей, одетых в грязные рубашки или же лохмотья некогда роскошных дублетов. Ноги их были скованы цепями. Подсудимых охраняли несколько солдат в латах, среди которых я заметил Джона Майлса, в шлеме с перьями, свидетельствующем о статусе командира. Взгляд его пронзительных глаз был устремлен в толпу. Я догадался, что ему поручено не только охранять арестантов, но и пресекать возможные беспорядки. В человеке, стоявшем рядом с ним, я, к своему немалому удивлению, узнал Майкла Воувелла. В руках у него была дощечка с прикрепленными к ней листами бумаги. Судя по всему, благодаря своей грамотности бывший управляющий занял среди повстанцев видное место.

Я окинул взглядом подсудимых. На лицах некоторых из них темнели синяки и кровоподтеки. Почти все выглядели обезумевшими от испуга. Леонард Вайтерингтон был в той же самой рубашке, в которой его привезли из Бриквелла, и в потрепанных грязных штанах. Лицо помещика застыло от ужаса, нижняя челюсть отвисла. Глаза мои встретились с голубыми глазами братьев Болейн, хранившими ледяное выражение. Одежда их тоже находилась в самом плачевном состоянии, а лица были усыпаны синяками и ссадинами так густо, что шрам Барнабаса не представлялось возможным разглядеть. Подбородки и щеки обоих покрывала кустистая юношеская щетина. В отличие от всех прочих, близнецы, казалось, не испытывали ни малейшего страха. Один из повстанцев принес с собой веревку с петлей на конце и издевательски демонстрировал ее арестантам, подняв на самодельную пику. Майлс, увидев это, сердито сдвинул брови и сделал шутнику знак прекратить. Приглядевшись к толпе, я заметил, что многие зрители прихватили с собой самодельное оружие.