Карта неба - Феликс Х. Пальма

Первого августа, в день прибытия марсиан, Герберт Джордж Уэллс появился чуть свет на общественном пастбище Хорселла, чтобы понаблюдать за цилиндром, который предположительно упал с неба прошлой ночью. Он остановил экипаж в начале луга, где уже скопилось немало кэбов и кабриолетов, и, расплатившись с кучером, не спеша зашагал по траве, направляясь к видневшейся вдали толпе любопытных, которая загораживала странный аппарат. В первый раз, поскольку он был не один, а с агентом Клейтоном, ему не хватило терпения рассмотреть детали, но теперь он надеялся полюбоваться каждым мазком этой картины, которую предварительно нарисовал в своем романе. С улыбкой праздного зеваки Уэллс протиснулся сквозь множество людей, в основном жителей Уокинга и Чертей, с интересом прислушиваясь к продавцам газет, выкрикивавшим экстравагантные заголовки. Он даже позволил себе освежиться в предчувствии дневной жары стаканом имбирного пива у одного из лотков.

Приблизившись наконец к месту, где предположительно упал цилиндр, проделав огромную воронку в песке и частично спалив вокруг вереск, Уэллс смог убедиться, что Мюррей добился впечатляющих результатов: он воссоздал цилиндр из его романа с абсолютной точностью. Писатель долго любовался громадным, словно покрытым пеплом аппаратом, в который мальчишки уже робко начали швырять камешки. Теперь оставалось только увидеть, что Мюррей спрятал внутри цилиндра. Может, Мюррей забудет про марсианина и попытается развеселить девушку, как он советовал ему в письме? Как знать, но что бы ни появилось из цилиндра, Уэллс не хотел этого пропустить.

Хотя вряд ли кто смог бы признать его в старике, каким писателя сделали годы, тем не менее он держался в некотором отдалении от основной толпы, там, где стояли наиболее боязливые зрители, и с довольным видом поглядывал вокруг. Вскоре он обнаружил в первом ряду себя, только на тридцать три года моложе, рядом с агентом Клейтоном. В этот момент агент указывал на цилиндр своей металлической рукой, а двойник Уэллса, одетый в вызывающий клетчатый костюм, скептически качал головой. Справа от них, метрах в десяти, он заметил Эмму, словно невидимой стеной отгороженную от толпы своей поразительной красотой. Юная американка укрывалась под маленьким зонтиком от солнца и с серьезным видом поглядывала на цилиндр, стараясь скрыть свое недовольство тем, что Мюррей не признал поражение и организовал все это с единственной целью: покорить ее. Кого Уэллс нигде не обнаружил, так это миллионера. Впрочем, он наверняка откуда-нибудь руководил спектаклем, например, из-за дальних деревьев, ожидая своего часа.

Но хотя все шло как надо, хотя каждая вещь, насколько помнил Уэллс, была строго на своем месте, его не покидало неприятное ощущение где-то под ложечкой. Он чувствовал: во всем этом было что-то неправильное, какая-то деталь была все-таки не на месте, вот только неизвестно какая. Он вновь оглядел все вокруг, на этот раз особенно внимательно, силясь обнаружить аномалию: люди толпились вокруг цилиндра, Эмма смотрела на него издалека, нервно вращая зонтик, агент Клейтон пробирался сквозь толпу, чтобы поговорить с капитаном полиции, как делал это и в прошлый раз, а его двойник смирно стоял на своем месте, иронически глядя на цилиндр, и его клетчатый костюм переливался на утреннем солнце… Стоп! — сказал он вдруг себе, вздрогнув от страха. Так вот в чем дело! Вот что не вписывалось в общую картину: костюм, клетчатый костюм его близнеца! Уэллс вспомнил, как увидел этот костюм в витрине портняжной мастерской, где имел обыкновение покупать себе вещи, и как после долгих раздумий, стараясь понять, элегантно будет он выглядеть благодаря столь смелому рисунку или нелепо, решил играть наверняка и приобрести темно-коричневую тройку, похожую на его прежние костюмы, которая не нарушила гармоничного сосуществования, сложившегося в его платяном шкафу, и которую он как раз сегодня и обновил… Однако его близнец купил кричащий костюм в клетку, показав себя большим смельчаком, чем он, его оригинал, да еще имел наглость явиться в нем сюда. Уэллс был смущен этим небольшим проявлением непокорности со стороны двойника — тот позволил себе импровизировать, вместо того чтобы придерживаться своей роли. Тут писатель заметил шрам, украшавший челюсть двойника, это была еще одна аномалия, которой он вначале не придал значения. И эти мелкие изменения, ничего, по сути, не решавшие, напугали Уэллса, ибо свидетельствовали о том, что это не его реальность. Нет, не его. Несмотря на громадную схожесть, отдельные детали не совпадали. Он обнаружил два отличия, но наверняка их было гораздо больше. Следя за самим собой, он обращал внимание на ключевые факты, но упустил из виду мелочи, такие как шрам на подбородке и крикливый клетчатый костюм, которые, казалось, нашептывали ему на ухо, что он попал не в свою вселенную.

Но разве такое возможно? Уэллс переместился во времени в 1829 год, произвел там довольно существенные действия, а затем перепрыгнул в 1865 год, предшествующий году его рождения, чтобы очутиться в мире, который он сам видоизменил. Однако единственными изменениями должны были стать, очевидно, перемены, вытекающие из уничтожения монстра, но ему не верилось, что покупка его двойником костюма в клетку принадлежала к их числу. Это всего лишь должно было означать, что по какой-то непонятной ему причине он не вернулся в ту временную точку, откуда начал свой путь. Он возвратился в другую реальность, похожую на прежнюю, но не идентичную ей. Уэллс тряхнул головой, стараясь преодолеть замешательство, и увидел, что агент Клейтон уже вернулся к его двойнику. Собственные выводы поразили писателя. Но, кажется, он в конце концов нащупал истину. А если прыжки во времени осуществлялись вовсе не вдоль одной и той же временной линии? А если то, что он называл параллельными вселенными, не возникало с каждым произведенным изменением, а было создано заранее? Писатель представил себе Вселенную, состоящую из бесконечных реальностей, которые наложены одна на другую как слоеный пирог, чьи слои в зависимости от близости или удаленности от соседних отличаются от них либо совсем незначительными деталями вроде клетчатого костюма, либо весьма существенно, как уничтожение инопланетянина. Да, существовали миры, где еще не изобрели паровую машину или не отменили рабство, где слыхом не слыхивали об эпидемии холеры, где Шелли не погиб при крушении «Дон Жуана», а Дарвин, напротив, утонул вместе с «Биглем», или же просто-напросто Джек Потрошитель убил Мэри Келли не 7 ноября, а двумя днями позже. Возможности были неисчерпаемы. И во всех этих мирах у него обнаруживался двойник: существовал Уэллс, почти неотличимый от него, но страдавший аллергией на устриц, и Уэллс, который был не писателем, а профессором, и еще другой Уэллс, написавший все невыносимые романы Генри Джеймса, и, разумеется, Уэллс, не наделенный способностью путешествовать во времени… Существовали сотни, тысячи, бесконечное число Уэллсов, разбросанных по бесконечной же Вселенной. И он мог перепрыгивать из одной реальности в другую, потому что обладал таким… талантом? Или недугом? А может, вернее было бы назвать это проклятием? Не важно. Как ни называй это качество, оно действительно позволяло ему перемещаться из одного мира в другой, а потому он путешествовал не в свое, а в иное прошлое — прошлое другой вселенной. Но и там Посланник тоже потерпел аварию в Антарктиде, а «Аннаван» застрял во льдах — потому что существовали тысячи реальностей, в которых эти события отсутствовали, — прошлое, в целом идентичное его прошлому, за исключением какой-нибудь детали, настолько крошечной, что он даже не заметил, что переместился в другую реальность. А затем, уничтожив Посланника, он отправился в другое параллельное будущее, в будущее вселенной, где его близнец демонстрировал такую смелость в выборе одежды, какой он никогда за собой не знал.