Карта неба - Феликс Х. Пальма

А вдруг в этой вселенной Посланника вообще никто не убивал? Он со страхом уставился на цилиндр, надеясь, что внутри него все-таки не сидит настоящий марсианин. Это было бы слишком.

Но тут крышка цилиндра начала вращаться. Впереди, в первом ряду, его близнец и агент прервали разговор и впились глазами в цилиндр. Насколько Уэллс помнил, Клейтон должен был сообщить его близнецу, что не пройдет и часа, как цилиндр будет окружен армейскими частями, а тот в ответ пытался убедить агента, что в этом нет надобности. Неужели все это повторится? Уэллс увидел, что крышка цилиндра вывинтилась до конца и со звоном упала сбоку. Сердце у него бешено забилось, и он приготовился к смерти от теплового луча.

В течение нескольких секунд ничего не происходило. А потом из цилиндра вырвалось что-то похожее на бенгальский огонь, взмыв в утреннее небо, с треском взорвалось, и в воздухе расцвел красный цветок. Почти сразу же за первым залпом последовал второй, потом еще и еще один, и небо превратилось в сад из светящихся пальм, роз и вьюнков. Уэллс ошарашенно смотрел ввысь, пока до него не дошло, что марсианский цилиндр запустил фейерверк, и тотчас из цилиндра выпорхнула стая экзотических птиц, разноцветным облаком промелькнула над головами и разлетелась в разные стороны, словно в Троицын день, отмечаемый на языческий лад. Затем послышалась веселая музыка, и публика вначале подумала, что звуки доносятся тоже из цилиндра, пока мелодия не зазвучала громче, заставив всех одновременно повернуть головы к ближним деревьям, из-за которых появился оркестр. Музыканты в ярких нарядных пиджаках парадным шагом двигались по лугу, извлекая из своих труб, барабанов и тарелок веселые ноты. А за ними, ко всеобщему удивлению, следовала дюжина лошадей, и на их спинах балансировали прекрасные танцовщицы. И в тот же самый момент, не давая передышки зрителям, из чрева цилиндра выскочили факиры и принялись изрыгать из себя огненные шары.

Застыв на месте, Уэллс восхищенно наблюдал за всем этим, и его переполняло чувство облегчения. Кажется, он не умрет. Кажется, никто из собравшихся здесь не умрет. Он вернулся не в ту вселенную, откуда начал свой путь, но было очевидно, что в этом мире Посланник никогда не попадал в Антарктиду, возможно, потерпев аварию на какой-нибудь иной планете, или, может, по-прежнему пребывал в замороженном состоянии подо льдом, откуда его еще не извлекли, или же другой близнец из другой реальности покончил с марсианином так же, как расправился с ним Уэллс. Как бы то ни было, цилиндр, который он видел перед собой, был делом рук исключительно Мюррея. Подлинные же марсианские цилиндры, если они когда-нибудь существовали в том мире, где он теперь очутился, должно быть, валялись где-нибудь в земле и будут лежать там до тех пор, пока ржавчина и вечность не превратят их в прах. А сейчас Уэллс постарался забыть обо всем на свете и сполна насладиться представлением, хотя и не знал, куда смотреть, потому что чудеса, в бешеном ритме сменявшие друг друга, возникали в самых невообразимых местах, то здесь, то там, и появлялись шпагоглотатели, жонглеры, велосипедисты на странных трехколесных машинах, дрессированные собачки танцевали на траве, клоуны беспрестанно кувыркались и швыряли друг в друга торты, а иллюзионисты извлекали голубей из шляп. И вдруг, когда страх, казалось бы, навсегда отступил, из цилиндра вылез марсианин. Его появление вызвало взрыв смеха, потому что это была нелепая кукла, которая сразу же с забавной неуклюжестью начала двигаться в ритме зажигательной музыки. Но особое внимание публики привлек зажатый в тряпичных щупальцах плакат, на котором яркими алыми буквами было написано: «Хочешь выйти за меня замуж, Эмма?» Зрители смеялись, аплодировали, переглядывались, стараясь угадать, кто эта Эмма, ради которой ее таинственный поклонник устроил это веселое представление.

Но вот мелодия смолкла, уступив место волнующей барабанной дроби. И неожиданно гигантская тень, похожая на ту, что падает от непокорного облака, заслоняющего солнце, предвестником ночи накрыла пастбище. Все, включая Уэллса, подняли глаза и с удивлением увидели огромный воздушный шар, проплывавший над их головами. Он летел еще слишком высоко, чтобы можно было разглядеть, кто находится в корзине, однако сам громадный шар, выкрашенный в яркие зеленые, желтые и бирюзовые тона, украшала замысловатая золотая буква «Г», усыпанная драгоценными камнями. Прошло несколько секунд, и шар начал снижаться под восторженные крики зрителей. Когда до земли оставалось около дюжины метров, из корзины были сброшены разноцветные канаты, по которым сразу же заскользили вниз, выделывая при этом умопомрачительные пируэты, акробаты, одетые ливрейными лакеями. Достигнув земли, они принялись готовить посадку гигантского шара в окружении откуда ни возьмись появившихся людей на ходулях. Вскоре публика смогла разглядеть теперь уже единственного пассажира, который приветствовал ее широкой улыбкой, пока шар опускался на землю с невозмутимой слоновьей неторопливостью. Когда он благополучно приземлился, пассажир с помощью акробатов-лакеев вылез из корзины и торжественно ступил на землю. Это был мужчина впечатляющего роста и такой худой, что Уэллс вынужден был признать: в таком виде, да еще с аккуратной бородкой, он стал неузнаваем. Никто не угадал бы в нем Властелина времени, трагически погибшего в четвертом измерении два года назад. К тому же Мюррей выбрал для себя блестящий лиловый костюм, желтую бабочку, которую какой-то тайный механизм заставлял без конца вращаться у него на шее, и высокий голубой цилиндр, из которого валил оранжевый дым, извивавшийся в воздухе, словно исполинская гусеница. В последний раз прозвучала барабанная дробь, и наступила тишина. Незнакомец поискал кого-то глазами в толпе, а когда нашел, снял шляпу и театрально поклонился. Толпа понимающе расступилась, образовав коридор, который начинался там, где стоял незнакомец, и вел прямо к какой-то девушке. Она смотрела на своего поклонника, не зная, что сказать. Мюррей выжидающе улыбался, и его бабочка все так же крутилась, а из цилиндра по-прежнему валил сказочный дым. Прошло несколько тревожных секунд, все ждали реакции девушки. Наконец Уэллс заметил улыбку на ее губах, которую Эмма вначале пыталась сдержать, но она вырвалась наружу, озарив лицо, и собравшиеся услышали удивительный хрустально-звонкий смех, какого никогда еще не слыхали. А может, так хотелось думать романтически настроенному Уэллсу, не расслышавшему его как следует в шуме, но зато прекрасно помнившему, как он звенел на ферме в Аддлстоне. И пока оркестр с жаром приветствовал улыбку девушки новой веселой мелодией, Эмма отважно направилась к тому, кто поджидал ее возле гигантского разноцветного шара и был самым замечательным, самым сумасбродным и самым влюбленным человеком из всех, кого она знала. По мере того как она продвигалась вперед, восторженная толпа смыкалась у нее за спиной, окружив влюбленных плотной стеной и приветствуя их аплодисментами и криками, так что Уэллс потерял пару из виду. Впрочем, писателю не нужно было ничего больше видеть. Он знал финал этой истории лучше, чем даже ее участники: Эмма в конце концов влюбится в Мюррея, хочет она того или нет. Уэллс не испытывал на сей счет ни малейших сомнений, ибо помнил, как она, словно воробышек, угнездилась в объятиях миллионера, чтобы умереть вместе с ним, — и это была любовь, которая, как он до тех пор считал, существовала лишь в воображении писателей-романтиков и читавших их барышень. Но оказалось, это не так. Подобная любовь должна была расцвести во всех вселенных, несмотря на их бесконечное множество. Невозможно вообразить, что существует реальность, где между ними может не вспыхнуть это восхитительное, это великое и неизбежное чувство.