Князь Владимир - Юрий Никитин

Он распахнул ногой дверь. В спальне горел светильник, надпостелью висели пучки душистых трав. Юлия спала, разметавшись во сне. Черныекак ночь волосы закрыли подушку. Бледные щеки порозовели, длинные ресницыотбрасывали густую тень на щеки.

Руки дернулись расстегнуть ремень, обычно он лишь приспускалпортки, но засмотрелся на спящую, ноги уже стаскивали обувь, цепляя за задники,и он, раздевшись, осторожно скользнул к ней под одеяло.

Теплая от сна, она поежилась от его прикосновения,улыбнулась и, не просыпаясь, сказала нежным голосом:

– О, Яр… я такой ужасный сон видела…

Он обнял нежное хрупкое тело, ее тонкие руки скользнуливокруг его шеи, он прижался к ее губам, и она ответила нежно, еще во властисна, но с таким чувством, что его сердце дрогнуло. Ее тонкие длинные пальцыгладили его по затылку. Владимир подумал, что если бы не открывала глаз, томогла бы обмануться, и потом, все-таки они с Ярополком братья, одна плоть икровь…

– Яр, – прошептала она, но Владимир снова закрылее маленький алый рот своими жадными губами.

Ее тело мягкое, несмотря на хрупкость, и хотя ребра быливидны под тонкой кожей, что у славян считалось чуть ли не болезнью, но грудьбыла крупная, упругая, с широким розовым кружком, сквозь который просвечивалиголубоватые жилки.

Владимир, чуя приближение мощи богов, отшвырнул мешающееодеяло, навалился сверху. Юлия вскрикнула и открыла глаза. На ее лице отразилсястрах и такое отвращение, даже гадливость, что Владимир рассвирепел, ударил еепо лицу:

– Грезишь? Нет больше твоего Ярополка!

– Есть, – прошептала она.

Он силой раздвинул ей ноги, вошел, застонал от звериногонаслаждения, сдавил ее так, что ее дыхание вылетело со всхлипом.

– Есть только я!

Горячая волна Ярилиной мощи прошла по спине, ударила какшаровая молния в голову. Все тело вспыхнуло в жарком огне. В эти мгновения онбыл равен своим славянским богам, неистовым в плотской мощи, ярым и могучим.

Он выдохнул с освобожденным стоном, пальцы расслабились,оставляя на ее нежном теле красные пятна. К утру станут сизыми кровоподтеками,но к его следующему приходу тело чужой жены будет чистым и девственным.

Она лежала плотно зажмурившись. Из-под покрасневших векнепрерывно бежали слезы. Щеки были мокрыми. На подушке расплывалось сыроепятно.

Он поднялся, вытерся краем ее одеяла. В душе стало пусто,голова сразу очистилась, требовала работы, укоряла, что поддался скотскойстрасти. И пусть это радости богов, пусть сам Ярило ведет его по этой стезе, уславянства, как и у русов, есть и другие боги.

– Спи, – велел он с грубой насмешкой. – Ипусть тебе приснится… ха-ха!.. если сумеешь…

– Животное, – прошептала она, не размыкаявек. – Почему ты не отпустишь меня в монастырь?

– Я еще не насытился.

– У тебя уже три сотни жен!

– Четыре, – поправил он небрежно, – и тысячаналожниц.

– Тебе этого мало?

– Мало, – признался он.

Грудь сжало как железным капканом на медведя. Где-то вглубине жило осознание, что если соберет в жены и наложницы всех женщин мира,то и тогда будет мало. Он поспешно загнал это ощущение вглубь, иначе сердцеразорвется от тоски и горя.

– Я не насытился местью, – бросил он и вышел,хлопнув дверью.

По крайней мере, это она поймет.

Послам и купцам всегда отводили места на постоялых дворах,но самые сметливые из них покупали дома, дворы, расстраивали строения,расширяли. Так к уже известным концам в Киеве – Варяжскому, Хазарскому,Жидовскому и Ляшскому – добавились Чешский, Немецкий, Угорский, а некоторыерасширились так, что в крепостной стене и ворота поставили для себя, дабы необъезжать вдоль стены весь город. Так появились ворота Ляшские, Жидовские иВаряжские, а теперь добавились Чешские и Немецкие.

Еще Святослав мог расплачиваться со своими воеводами ибоярами землями и городами, но в первый же год правления Владимира стольконаплодилось новых бояр, воевод, тиунов, емцев, тысяцких, сотенных, послов,мужей знатных и нарочитых, старшин, что даже великой Руси не хватило бынадолго. По повелению Владимира около сотни кузнецов-умельцев под строгимприсмотром чеканили деньги. Иной раз он сам заглядывал, смотрел, как варятсеребро, отливают в опоках длинные толстые колбаски, режут на тонкие кружки,выбивают на одной стороне его именную печать, на другой – три перекрещенныхкопья.

Еще он повелел воеводам и боярам завести свои печати. Ктозолотые или серебряные, а кто и на голубой бирюзе – для крепости. Теперь уже неуйти от ответа, ежели что не так, стоит только взглянуть на печать.

Пересматривая дани с племен и городов, Владимир к обычнойплате зерном, мехами, шкурами, скотом, медом и воском велел землям и городамплатить Киеву еще серебром и золотом. С хищной усмешкой отметил про себя, чтоНовгород за годы его правления окреп настолько, что способен давать две тысячигривен, в то время как другие земли – полторы, тысячу, а то и того меньше.Сверх того, все земли обязаны были, а за тем следили его тайные глаза и уши,исправно каждый год посылать в княжеское войско крепких молодых парней. Опятьже Новгород давал каждую весну восемь тысяч воинов, а другие земли – по пять,четыре, три…

Кроме того, в самом Киеве и других землях были установленыновые подати за дом, хижину или землянку, за место на торгу, за проезд помосту.

На удивление, народ не нищал. Истребив бродячие отрядыразбойников, с корнем вырвав любое сопротивление власти, новый великий князьобезопасил не только поля, но и дороги. Раньше, выходя в поле на пахоту, всякийбрал с собой боевой топор и лук с полным колчаном стрел, а теперь и купцыначали ездить без дорогой охраны. Товары стали дешевле, их стало намногобольше. Без страха за жизнь всякий не шибко ленивый возьмется торговать! Повесям пошли офени с их нехитрым, но таким нужным на местах товаром: суровыенитки, шила, ножи, рыбацкие крючки. Те же офени скупали задешево у местныхумельцев их изделия, перепродавали втридорога в городах. И те и другие былидовольны: местные не ездили с одним горшком или рушником в город, офенинаживались на перепродаже, заодно выискивая товар для крупных воротил.

Целые деревни нашли себе занятие на зиму, выделываярасписные ложки, узорчатые блюда, потешные фигурки из дерева и кости. По веснеиз города приезжали купцы, скупали разом, расставались с сельчанами взаимнодовольные, уверенные те и другие, что обжулили того, с кем рядились. По слухам,деревенские безделушки, вырезанные при свете лучины от безделья, уходили вЦарьград, там продавались за чистое золото.

И когда миновал год со дня захвата Киева, когда малостьобросли жирком, а мечи начали ржаветь в ножнах, пошли разговоры о вятичах, чтос момента распри перестали платить дань, о западных соседях, то бишь ляхах…