Девять необычайных жизней принцессы. Гайя - Гислен Роман

джуму и жаренной с ямсом рыбы, которые её мать готовила к хозяйскому столу. Но больше всего на свете она обожала подслушивать. В тот вечер над её головой велись разговоры, суть которых Гойя не могла уловить. Её уху были привычны плавные переливы её родного креольского языка. Французский казался девочке слишком сложным, и она с трудом понимала его.

И всё же Гойя почувствовала тревогу говоривших. В разговоре постоянно звучали два слова: Красная Смерть. Девочка не понимала, что они значат, но звучали они устрашающе. Она подождала, пока запах сигар смешается с ароматом кофе и выдержанного рома – обычно это означало, что ужин окончен и гости переходят в гостиную, – вылезла из своего укрытия и направилась в хижину, отведённую им с матерью в квартале рабов.

Прижавшись в темноте к матушке Фелиции, Гойя никак не могла заснуть. В голове крутились всё те же два слова. Красная Смерть… Девочке хотелось обсудить это с матерью, но она не смела будить её. После того как Фелиция отмыла и прибрала кухню, у неё совсем не осталось сил, и женщина попросту рухнула на свою половину кровати и уснула. Гойя нежно провела пальцем по безобразным шрамам на смуглой и беззащитной спине спящей матери. И почувствовала, как сжалось сердце.

Давно, когда Фелиции едва исполнилось тринадцать, красота и благородные черты лица сделали её любимицей господина. Ужасная честь. Всё это не мешало плантатору избивать её кнутом или пользоваться телом девушки как ему ни заблагорассудится. После рождения Гойи хозяин оставил свою красавицу. Из рабыни для утех она превратилась в повариху господского дома.

У хозяина не было законнорождённой дочери, и потому он баловал Гойю. «Моя прелестная полукровка», – так он называл её. Каждое утро он сажал девочку перед собой в седло, и они вместе объезжали плантацию. Его пёс с жуткими челюстями, Эшу, всегда бежал перед ними. Все на плантации боялись зверюгу: он беспрестанно показывал клыки, лаял и пытался укусить всякого, кто попадался ему на глаза. Особенно – рабов, что трудились в полях. Хозяин никогда не отзывал своего сторожевого пса.

Каждое утро он сажал девочку перед собой в седло, и они вместе объезжали плантацию.

Казалось, этому чудовищу нравилась только Гойя, ведь он никогда не нападал на неё. Ласка господина и обожание пса ставили девочку в трудное положение: она замечала, как не неё смотрели окружающие. Рабы, обитатели господского дома и соседних плантаций поверить не могли, что хозяин любил девчонку-полукровку сильнее законнорождённых сыновей. С самых ранних лет она знала, что однажды произойдёт что-то ужасное.

Свернувшись в темноте у спины Фелиции, Гойя размышляла, была ли надвигающаяся Красная Смерть предсказанной бедой, что шла за ней и грозилась настигнуть её. При этой мысли девочка прижала куклу поближе к сердцу и зашептала в кукольное ухо:

– Она никогда не доберётся до нас! Никогда! Ни за что! Ты не пустишь её!

Как и всегда, «таинственная» кукла молчала. Она молчала все десять лет с того дня, как Гойя появилась на свет, а у Гойи появилась кукла. Мама Фелиция часто рассказывала малышке, как в утро родов, перед самым появлением девочки на свет, на пороге появилась эта тряпичная кукла. С тех пор игрушка совсем не изменилась: она была всё такая же уродливая, одноглазая, с вышитым на груди странным сердечком.

Опросили всех и каждого, но происхождение куклы и её имя так и остались неизвестными. По словам мамы Фелиции, «таинственная» кукла сразу полюбилась Гойе. Малышка сразу потянулась за ней крохотными ручонками, и с тех пор они стали неразлучны. Едва научившись ходить, Гойя принялась повсюду таскать куклу с собой. Никто не мог разлучить их, даже хозяин. На седьмой день рождения господин предложил Гойе обменять куклу на пони. Девочка отказалась. «Кукла – часть моего сердца, – ответила она. – Отнимите у меня куклу, и я умру».

Хозяин даже не попытался отговорить девочку. Он знал, что бесполезно объяснять Гойе, что кукла – не живая. В Сан-Доминго, как и везде на Карибах, люди верили в бесчисленное множество странностей. Вода, земля, ветер и лес вмещали в себя духов. В конце концов, разве таинственная кукла не появилась самым что ни на есть чудесным образом?

Гойя ещё сильнее прижалась к матери и с наслаждением уткнулась носом в тряпичный кукольный живот. Игрушка пахла засохшей кровью и свернувшимся молоком, но этот запах успокаивал её. А ещё таинственная кукла наводила ужас на Эшу. Свирепый пёс, выученный загонять и загрызать до смерти беглых рабов, не осмеливался даже приближаться к ней. Эта мысль заставила девочку улыбнуться, и она скоро заснула.

Не прошло и двух недель с тех пор, как Гойя услышала о Красной Смерти, – и вот она уже пронеслась по господскому дому. Оспа выкосила обитателей плантации, а хозяин умер одним из первых. Чтобы остановить заразу, его тело немедленно сожгли вместе с телами рабов. Красная Смерть не обращала внимания на социальный класс, возраст или пол жертв. Как и везде, голод и грабежи заканчивали её работу.

Как только господин умер, его жена и сыновья тут же продали Фелицию и Гойю первому попавшемуся работорговцу. Вскоре признаки оспы появились и у него. Его смерть стала лёгким избавлением от печальной судьбы, поджидающей мать и дочь: торги на предстоящем аукционе разлучили бы их навсегда.

Гойя и её мать пустились в бега и месяцами прятались в лесу. Они не знали, где укрыться, и питались лишь тем, что удалось найти. Иногда по ночам они решались пробраться к границе плантации или деревни, чтобы выкопать на заброшенных огородах какие-нибудь овощи или батат. Хуже, чем охотник за беглыми рабами, для них была только Красная Смерть. И однажды она настигла их.

Однажды утром Гойя обнаружила, что мать горит от лихорадки. На следующий день она увидела, как лицо Фелиции покрывается отвратительными красными волдырями, и поняла, что потеряла её. К вечеру больная начала бредить, биться в судорогах и призывать «таинственную» куклу. Сотрясаясь от слёз, девочка вложила игрушку в руки матери. Желая уйти вслед за Фелицией, Гойя легла рядом.

Гойя проснулась на рассвете. Лес охватила странная тишина и окутал туман. Мама лежала рядом. Её глаза были закрыты, и девочка склонилась над ней, чтобы прислушаться к её дыханию. Фелиция едва дышала. На груди тряпичной куклы, всё ещё лежащей в руках у матери, начало светиться вышитое сердце. Оно загоралось и гасло в ритме дыхания умирающей женщины. Зачарованная этим странным зрелищем,