Окно - Амелия Бранскилл

К счастью, вскоре после того, как я уже задумалась о том, чтобы отправиться домой, он вышел из школы и зашагал прочь. Чередуя упражнения на растяжку и бег на месте, я держалась от него на разумном расстоянии, чтобы меня было сложно заподозрить в слежке. Я решила, что, если он обернется и заметит меня, я просто пробегу мимо не останавливаясь, быстро, как порыв ветра, либо сверну на другую улицу и затем поверну обратно. Но он так ни разу и не оглянулся, просто шел, глядя прямо перед собой. Я была даже слегка разочарована из-за того, что мне почти не потребовалось скрываться.

Мы прошли километра полтора, пока он не сошел с тротуара и не направился к маленькому желтому домику с аккуратным квадратным газоном, рядом с которым на подъездной дороге стоял его зеленый «фольксваген». Вдоль дома шла узкая тропинка, ведущая на задний двор, – кажется, туда и лежал мой путь.

Как только мистер Мэтьюс закрыл за собой дверь, я потопталась на месте, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, не наблюдает ли кто за мной. Улица была пуста, и никто не выглядывал в ближайшие окна, но я продолжала изображать бег на месте, внезапно ощутив смущение. Я что, и правда собралась это сделать? Это и правда разумный план?

Затем я подумала об Анне. О том, как она переписывалась с Лили, о том, как Лили соврала о той ночи. О том, как отчаянно мне нужно было понять, что случилось. С ней – и с нами тоже. Поэтому я прекратила топтаться на месте и побежала к тропинке, ведущей во двор.

Устроившись под большим окном, я глубоко дышала, пытаясь успокоить колотящееся сердце. Мне казалось странным, что все получилось так просто, что никто не остановил меня, что не раздался вой сирен. Граница между дозволенным и запретным оказалась тоньше, чем я ожидала.

Окно закрывали жалюзи, но внизу под ними оставалась щель, и сквозь нее мне была видна гостиная. Я увидела, как мистер Мэтьюс повесил свое пальто у двери, снял ботинки и поставил их на полочку для обуви. Затем он исчез из виду. Через минуту я услышала, как он что-то нарезает, и догадалась, что он переместился на кухню.

Пока его не было, я внимательно осмотрела гостиную. Это не заняло много времени. В ней было всего несколько предметов мебели: маленький диван с зеленой узорчатой обивкой, два высоких книжных шкафа, низенький кофейный столик, на котором стояли два бокала, телевизор на стене. Не было ни портретов, ни фотографий в рамках – ни на стенах, ни на книжных полках. Комната выглядела как временное пристанище, жилище человека, который переехал в него только недавно и ждет, когда привезут остальные вещи. Единственным намеком на то, что кто-то жил здесь постоянно, было количество книг на полках – казалось, что они вот-вот посыплются на пол. И многие из этих книг, как я заметила, были поэтическими сборниками.

Через несколько минут он снова появился, держа в руках внушительную миску салата. Он плюхнулся с ней на диван, пристроил ноги на кофейный столик и принялся переключать каналы телевизора, в итоге остановившись на документалке про насекомых. Кошка, вальяжно ступая, вошла в комнату и свернулась калачиком на диване. Она уставилась на телевизор, подергивая хвостом и внимательно наблюдая за тем, как на экране медленно ползет насекомое. Мистер Мэтьюс положил руку кошке на голову, и та позволила ему немного себя погладить, а затем, выгнув спину, удалилась на другой конец дивана.

Когда началась реклама, он взял в руки телефон и пристально посмотрел на экран. Занес над ним палец, а потом снова отложил трубку. Мне показалось, что он собирался кому-то позвонить. Может быть, именно для этого человека предназначен второй бокал? Может, Анна тоже пила из него?

Кошка принялась ходить по комнате. В итоге она забралась на книжный шкаф и не знала, как спуститься. Она жалобно мяукала, будто забыла, как она вообще там оказалась.

– Мы это уже проходили, – сказал мистер Мэтьюс.

Я на секунду застыла, а потом осознала, что он обращается к кошке.

– Ты вполне в состоянии спуститься самостоятельно.

Кошка мяукнула снова, и мистер Мэтьюс покачал головой. В течение некоторого времени мистер Мэтьюс игнорировал ее, но она мяукала все жалобнее и громче. Во время следующей рекламной паузы он вздохнул и встал. Они с кошкой уставились друг на друга, и мистер Мэтьюс вздохнул еще раз.

– Твоя взяла, – сказал он, вышел из комнаты и вскоре вернулся с деревянным стулом.

Забравшись на него, он мягко подтолкнул кошку. Когда она оказалась у самого края, он осторожно взял ее обеими руками, едва касаясь. Я невольно задумалась о том, прикасался ли он так же и к Анне. Может быть, и она отвечала на его прикосновения – может быть, они кружили один вокруг другого, как бабочки.

Я отшатнулась от окна, внезапно поняв, что пока увидела достаточно. Пора идти домой. По пути я думала, что, возможно, больше не вернусь сюда. Наверняка я трачу время впустую. Даже если Анна встречалась с ним, я вряд ли что-то узнаю, наблюдая за ним вот так. Но я понимала, что обманываю себя. Потому что я знала, что вернусь. Пока я не узнаю правду о его отношениях с Анной, я не смогу оставаться в стороне.

Я никогда не видела Сару такой счастливой. Ее мама заболела, так что вместо обычной порции корма для кроликов перед ней лежал целый поднос с лучшими блюдами из ассортимента бёрдтонской школы.

– Ты бы так не восторгалась, если бы ела это каждый день, – сказала я. – Может, мама оказывает тебе услугу: учит тебя ценить нормальную еду.

– Ха, – откликнулась она, не отрывая взгляда от подноса. – Ты невероятно, катастрофически ошибаешься. Единственное, что меня сейчас радует, – это то, что теперь мне не приходится пытаться тайком утащить поднос в театр. Работницы столовой зоркие, как орлы.

– Раньше ты всегда ела в театре?

Сара ненадолго оторвала взгляд от пары английских пицца-маффинов с кусочками сосисок, щедро политых ярко-оранжевым жирным соусом, и пожала плечами.

– Обычно да. Иногда я сижу с кем-то еще из ребят с легкой атлетики, но тогда мне то и дело приходится выслушивать, какая привлекательная у меня мама, а это до отвращения невыносимо.

– Я всегда ела вместе с Анной.

– Я знаю, – сказала она, подбирая с тарелки соус краешком пиццы. – Я помню, как-то раз задумалась, как это странно – вы двое так много разговариваете друг с другом, а по отдельности становитесь молчаливыми. Причем твое молчание кажется скорее враждебным, а ее – скорее дружелюбным. – Она помолчала. – Прости, наверное, это как-то странно – говорить о ней?

– Нет, все нормально.

– Круто, – ответила она. – Ну то есть я хотела сказать… Я не хотела расстраивать тебя, напоминая о ней. Я подумала, что буду последней сволочью, если не стану говорить о ней вовсе.

– Не переживай. Если ты начнешь вести себя как последняя сволочь, я тебе сообщу.

– Спасибо, – с улыбкой проговорила она. – Я это ценю.

На какое-то время мы сосредоточились каждая на собственной еде, а потом меня одолело любопытство.