Записки ведуна. Утопленник Васька и другие истории - Зикевская Елена

негромко, разбудил, подождал перед палаткой, пока соберётся. Вышла она, спустились мы к протоке.

Настя юбку свою подобрала немного, в воду вошла. Я и смотрю, и не смотрю — слепит и красотой, и силой. Всё сделаю, чтобы она меня вспомнила.

— Смотри, — Настя говорит, — как вода пошла. И тебе она благодарна, что помог.

Посмотрел я на сделанное, улыбнулся. Приятно на душе стало: чем могли — помогли. И земля, слышу, благодарна: всё без упыря да с живой водой ей легче.

— Вместе помогли, — Насте отвечаю. — Без тебя я бы ничего не сделал.

Улыбнулась она мне тепло и в лагерь пошла.

После завтрака на катер загрузились: обратно плыть, а по пути еще экскурсии посмотреть. Думали мы с Настей, что отдохнём теперь, а не вышло.

Ждали нас.

История восьмая. Памяти павших

Обратно нас решили по островкам прогулять. Много их тут было, маленькие и побольше, да всё не для постоянного житья. Да и места заповедные, на такие острова туристы на час-два и заглядывали только: сохранились тут следы от войны последней, прошла она по этим местам.

Меня с ночи бессонной да дня трудового укачало на катере: устроился в кубрике, задремал, даже выходить не хотел. С Настей не поговорить толком: народ вокруг, да и не я один спать в дорогу завалился: из команды катерной на лежанках устроились, отдыхают. Настя на палубу ушла — ей вода силу даёт, а мне живой огонь ближе. Только воды её вокруг вон сколько, а огня мне не достать. Вот и дремал вполглаза, отдыхал, как мог.

Но не удалось мне отлежаться: острова показались, Настя ко мне пришла.

— Выйди, посмотри, — говорит. А сама серьёзная снова.

Встал я, вышел на палубу и ахнул мысленно: острова островами, а на них душ солдат погибших — тьма. Не одна сотня их тут, смотрят устало да печально: не обрели покой, как заслужили давно.

Посмотрел я на Настеньку, что рядом встала.

— На берег, — говорю, — нам надо. Работа для нас с тобой. Надо парней отпустить, заслужили давно.

Кивнула она, а катер к берегу подходит, причаливает. Спустился я в кубрик, собрал быстро всё, что пригодиться могло, и на палубу вернулся.

Выбрались мы на землю, инструкторша кратко про достопримечательности рассказывает, что да где находится, а я слушаю в пол-уха: и без того знаю уже, куда мне идти. Тоже место примечательное, только людей нам с Настей там не нужно, пока работаем. Повезло нам: вся толпа дружно на другую достопримечательность собралась. Настя на них глянула, на меня посмотрела, а я её за руку придержал: тонкая ладонь, прохладная.

— Не туда нам, — говорю. — Пойдём, нас ждут уже.

— Ты знаешь, куда идти? — удивилась немного.

— Знаю, — говорю. — Зовут они и тропу показывают.

Кивнула она, и пошли мы. Ладонь я её отпустил, чтобы не смущать зря да события не торопить. Оттаивает щит её со мной рядом потихоньку и славно.

Идём вдоль берега, я Насте рассказываю, что вижу:

— Моряков здесь много погибло. Кораблей мало было, люди в основном на островах были. Но и солдаты простые есть, и даже лётчики. Они все давно уйти должны были, только выхода не видят. Его и надо им открыть да показать. Парни честно своё дело делали, за землю родную погибали, за родных и близких своих, а не за власть чужую. И земля с водой их приняли, как могли.

Слушает моя Настя, серьёзная. Спустились мы к воде, позвал я моряков, выход открыл: ключи с собой есть, дело недолгое. Увидели они путь да корабль, что им создал, заулыбались, обрадовались:

— По облакам на летучих кораблях плавать будем! — смеются. — Небо бороздить! Утрём носы авиации!

Проводили мы их с Настей вином красным да дальше пошли. А с воды в небо флотилия уходила…

— Что теперь? — Настя спрашивает.

— Тех, кто в земле, отпустить надо, — отвечаю. — Им дорогу открыть.

— Много их, — Настя огляделась вокруг. — На других островах тоже есть.

— Есть, — кивнул. — Потому тут пути надо делать, чтобы все могли уйти. А куда идём — там точка ключевая.

Пришли, я на часы поглядел: до конца стоянки ещё час, успеваем нормально. Но и медлить слишком нельзя — группа наша сюда скоро придёт, надо до этого управиться.

Зашли внутрь укреплений, темно, прохладно. Души устало смотрят, зло почти: опять туристы, мол…

Встал я на место нужное, чтобы все слышали, и начал души звать.

— Вставайте, — говорю, — хватит вам тут мучиться. Долг вы свой исполнили честно, кровью землю напоили, жизни свои за неё отдали. Дело великое сделали, пора вам на волю…

Стою, зову, Настенька за мной напевает негромко, мелодично очень и душевно. Заслушался бы, да не для меня песня, для павших.

И стали они выходить на свет, недоверчиво переглядываясь: неужто, правда, конец заточению? Свобода пришла, какую ждали давно? И горечь их чувствую, и боль: знали, что не будет подмоги, до последнего полягут все, а ведь не пускали врага, до конца держались… Подвиг это, не каждому по плечу. И слабые духом были, и сильные. Все живые, никому умирать не хотелось… Только бросили их тут умирать, не вернулись за живыми, когда линия фронта отступила…

Встали вокруг нас, смотрят. Израненные, грязные, кто каким умер, таким и остался. И самому на душе горько и больно, и в глазах щиплет, но надо дело доделать.

— Идите, — говорю. — Ждут вас и родные, и любимые и подвиг ваш помнят.

Увидели они путь, что я открыл, запереглядывались недоверчиво, а потом один и шагнул вперёд:

— А что, — говорит, — братцы, где наша не пропадала? Айда, посмотрим! Всё лучше, чем здесь сидеть, гнить!

Шагнул он на путь, и омыло его, очистило, да тех услышал, кто с воды ушёл. Зовут они оставшихся, хорошо им. Засмеялся и этот счастливо, на меня посмотрел:

— А не врёшь ведь, чертяка! Только, — говорит, — ты товарищам нашим налил, а нас угостишь на дорожку?

— Угощу, а как же! — улыбнулся, щедро им вина налил. — На здоровье вам, будьте!

Повеселели они, улыбки появились, смех зазвучал. Шагнули на Путь, идут, благодарят, по плечу похлопывают:

— Спасибо тебе, браток!

И на душе легче и радостней, и Настенька стоит, улыбается, на ресницах слёзы смахивает…

Вышли они на свет божий, ждут стоят, а я гляжу — остался один, из проёма тёмного глядит хмуро.

— А ты чего не идёшь? — спрашиваю. — Твои товарищи собрались уже, ты один остался.

Буркнул он неразборчиво, а Настя вдруг вперёд выступила.

— Подожди, Джастер, — говорит. — Не моряк он. Он море ненавидел,