Записки ведуна. Утопленник Васька и другие истории - Зикевская Елена

призыв, да напутали что-то. А что конкретно и не разобрать: посбивали хозяева настройки, когда убегали. Время идёт, гость вздыхать да облизываться начал, голодающим взглядом кладбище окидывает, упырь нервничает, да и мне торопиться нужно: хорош я буду на свидание опоздать.

— Эх, ладно, — говорю. — Хрен его знает, что они тут намудрили. Я тебе его вручную открою как смогу. А ты уж пролазь давай.

Обрадовался он, на задние лапы встал — ох и здоров, скотина! Метра два с половиной роста, не меньше, да и по остальным параметрам не подкачал. Ладно, где наша не пропадала…

Взялся я за портал и давай вручную открывать. Хорошо, звезда почти рабочая, обратно портал не стягивает… С полметра открыл проход, на чудика посмотрел. А он стоит, глазищи лихорадочно светятся: и домой охота, да и голод своё берёт …

— Пролезешь? — спрашиваю. — Мне больше не открыть.

— Пролезу! — обрадовался, вытянулся ещё на полметра, тоньше стал и в портал нырнул.

Дождался я, пока он уйдёт совсем, и отпустил портал, звезду стирая сразу. Схлопнулся он, закрылся, как и не было ничего, только место уже помечено, снова ведь открыть попробуют. Впору печать ставить, так ведь дурные люди, ломать начнут…

Оглянулся я на упыря, что ближе подошёл да с облегчением на закрытый портал смотрел.

— Как проворонил-то? — спрашиваю.

Он голову в плечи вжал, испуганно на меня взглянул. А я и не сержусь даже. Он как мог честно свою работу тут делал, страха нешуточного натерпелся. Чего зря ругать.

— Проспал, — отвечает. — Днём пришли они…

— Смотри, доспишься — так и сожрут, — припугнул чутка. — Шугай их лучше.

Он закивал, обещает следить как должно, а я на часы глянул и обратно пошёл. Что мог здесь — сделал, пора и реалом заняться.

Всё же к месту назначенному я пешком прогуляться решил: подарка не нашёл, так хоть цветы куплю.

Иду к цветочному и вижу вдруг: стоит на людном месте тётка в возрасте, а на руках у неё кошечка. Чёрненькая, маленькая, здоровая, не проходи мимо, до чего погладить хочется. Подошёл я к тётке, попросил посмотреть, цену спросил.

— Пятьсот, — тётка мне. — Последняя осталась, задаром отдаю почти.

— Не так чтобы задаром, — я усмехнулся, кошечку на руки взял, а она голову подняла и так серьёзно на меня взглянула: бери, мол, чего зря стоишь…

И разом я вдруг понял: это мне и нужно. Говорила Настя, что кошку хочет, а всё завести не может — свою не найдёт никак. А её — вот она. Чёрненькая, умненькая, красивая и серьёзная, зараза. Один в один Настя моя.

Погладил я подарок, под джинсовкой укрыл, а кошечка и свернулась клубочком, замурлыкала довольно: всё, дома, мол, теперь. Молча я тётке деньги отдал и пошёл подарку приданое искать.

Хоть и опоздал я немного, пока по магазинам шарился, а Настю мне подождать пришлось. Да мне и не скучно было: Марьку гладил, так она назвалась — марькнула в ответ, когда спросил.

Сижу на скамейке, кошку глажу, смотрю — идёт моя Настенька, красивая вся, торопится. Встал я, Марьку за пазухой спрятал. Кто на свиданку с цветами, а я с кошкой…

Ахнула Настя восторженно от такого подарка, на руки взяла, гладит, Марька мурлыкает, ластится, у Насти моей глаза сияют.

— Я такую и хотела, — говорит. — Как ты угадал?

— Увидел, что она твоя, — улыбнулся в ответ, — вот и взял. А здесь приданое к ней.

Посмотрела Настя на пакет, на меня, Марьку прижала к себе и засмеялась счастливо.

— Мне никогда таких замечательных подарков не делали. Спасибо тебе…

Весь вечер мы с Настей Марьку с новым домом знакомили. И до того хорошо и легко нам вместе было, что понял я — ни за что от Настеньки своей не откажусь.

Ещё неделю я за Настей ухаживал, звонил да с работы встречал, да радовался, что оттаивает она со мной рядом. И уж совсем было позвать её в гости собрался, с дедом да с квартирными познакомить, как снова нас работа позвала.

На островах, когда солдатам пути прокладывал, я метки оставил для связи: мало ли что, вдруг парням позвать нужно будет. И пришли ко мне с этих меток, только другие. С другого кладбища городского, тоже старого. Я там бывал с дедом, друзья у него там лежали. Тихое оно, сосны здоровые, народа не бывает почти. Пока себя не помнил, не любил там бывать: дело молодое, по бабам да по кабакам гулять самое то, а не по могилам об умерших слёзы лить. Но и деда одного не бросишь тоже. В общем, про кладбище это я вспоминал, только когда дед туда собирался, своих помянуть, да и то в последние лет пять он уже и не ездил.

И вот теперь они меня нашли.

Ночью явились, когда я почти уснул. Встали передо мной в матросках да форме полевой, кто как умер.

— Слышали про тебя, — старший из них говорит, матрос в бескозырке. — Нашим ты уйти помог.

Вздохнул я, сел.

— Случилось что? — Спрашиваю.

— Уйти хотим, — отвечает. — Помоги, если можешь.

Помолчал я, место вспоминая да ощущения свои, когда был там, и понял: не для меня одного работа, Настя там нужна. Как на островах вместе работали, так и тут надо.

— Придём, — говорю. — Потерпите только чутка.

— Подождём, — отвечает. — Столько лет ждали, что нам дней несколько.

Ушли они, а я полночи не спал, думал, как да когда сделать лучше. Утром Насте позвонил, рассказал, что за дело нашлось для нас с ней. Помолчала она, потом сказала серьёзно:

— Как время выберешь, так и сделаем.

— Завтра тогда, — хоть и знал, что не откажет, а всё равно пониманию её обрадовался. — Собрать надо, что нужно.

Договорились мы с ней, на другой день и поехали.

Кладбище за городом, далеко. Но ограда там и ворота как должно. Охрана вроде как и есть, да дорожки подметать ушли, а простого народу — там двое да тут один. Нам и славно. Огляделся я, прислушался, позвал души. Тихо откликаются, в деревья многие вросли и уснули почти. Но матрос тот отозвался.

— Хорошо, что пришёл, — говорит. — Тяжело нам тут.

— Вижу, — отвечаю. — Уснули почти все.

— Разбудим, — улыбнулся. — Не все мы спим. Ты только покажи, куда идти.

— Покажу, — отвечаю. — Сделаем вам выход.

Идём с Настей, я души бужу, да матрос со товарищи тоже помогают. С неохотой спящие откликаются, сколько лет уж спят…

Место для врат на центральной аллее нашлось. На зелёной травке участок свободный от могил — неровно там, а за спиной у нас