Иерихон - Басти Родригез-Иньюригарро

— Вот как, — тонкие губы брезгливо дёрнулись. — Я слышала, её прочат на место главы Отдела. А вы при ней станете принцем-консортом?

— Какие ты слова знаешь, оказывается, — огрызнулся Кампари.

— Ваша вина.

А потом настал день медицинского осмотра: пульс, давление, зрение — стандартная проверка. «Патологий не обнаружено». Шприц с витаминами, закатанный рукав, жгут. Раньше при этих манипуляциях Кампари хихикал, сам не зная, почему, но за много лет отучился.

Обычно медики прощались после укола, но этот поинтересовался:

— Недомоганий в последнее время не испытывали?

— Нет.

— Перепадов настроения?

— Я этому не подвержен.

— Привыкание к новой должности часто вызывает тревогу и утомление.

— Я выполняю свою работу, как и раньше.

Командор подумывал, как бы вежливо спровадить посетителя, когда и впрямь ощутил то, что можно было назвать недомоганием. Жар и озноб одновременно. Бешеное сердцебиение. Свет лампы резал глаза, но в комнате потемнело. Его замутило. Позвоночник стал жидким.

«Накрыло», — пронеслось в голове, — «Повело».

Накрыло и повело — что бы это значило?

— Совет располагает противоречивыми сведениями о вашей жизни до поступления в старшую школу, — голос медика будто пробивался сквозь вату.

— Разве? Мне казалось, госпожа Авила предоставила исчерпывающую информацию.

— Не могли бы вы её подтвердить?

— Извольте. Гражданка Пласида, моя мать, скрывала несанкционированную беременность, когда была принята в сёстры. На территории монастыря не проливают кровь. Ей не могли причинить вред, даже когда обман вскрылся, однако она умерла при родах.

— Почему вас не направили в интернат?

— По законам Агломерации я не должен был существовать, поэтому госпожа настоятельница предпочла воспитывать меня здесь. Её переговоры с Советом завершились компромиссом — вам это должно быть известно.

Кампари спокойно рассказывал заученную историю, зная, что в его случае ложь звучит достоверней правды. Только почему его снова об этом спрашивают?

«Тебе нельзя домой». Голос в голове не был его собственным голосом. Тогда чьим?

Рябь на стене складывалась в орнаменты. Гул в ушах звучал монотонными ударами по басовой ноте. Кампари покачивался на ветке дерева над тёмной водой. Или в лодке под тёмным небом? Его комната, посетитель и Агломерация потеряли значение. Гораздо важней было вспомнить, кому принадлежит голос: «Тебе нельзя домой, ты же обдолбан. Идём ко мне».

Понимание слова «обдолбан» обрушилось на него, Кампари соскользнул с ветки и рухнул в тёмную воду.

Он точно знал, что с ним происходит.

Но медик с пульсирующими очками не знал, что он знает.

Сохраняя непринуждённый вид, Кампари встал, хотя ему казалось, что колени гнутся не в ту сторону, покинул спальню, запер её на ключ и позвал камердинера. Уже не видя коридора, он сделал несколько шагов в нужном направлении и повис на плече спутника.

— Командор, вы в порядке?

— В полном. Тащите меня в Пепельную башню.

— Если командор задержал уважаемого представителя Совета, не нам его выпускать.

— Что же могло случиться?

— Уверена, к утру всё прояснится.

Кампари уплывал — разговор не имел к нему отношения, как и запертый медик, как и грёбаный город…

— Не спать! — его подбросило скорей от окрика, чем от пощёчины. — Даже не думайте уснуть!

К губам прижался край стакана. Он попытался вывернуться.

— Пейте. Дышите. На раз вдох, на два выдох. Нет, выдох только на два! Пульс есть, жить будете. Но спать нельзя. Терпите.

— Точно, — пробормотал он. — Я знаю, что нельзя засыпать.

— Повторите то, что сейчас сказали.

Он повторил, решив, что госпожа Авила не разобрала его слов.

— Интересно, — заметила настоятельница.

— Интересно, откуда я это знаю?

— Нет. Пейте.

Через минуту (или через час — он не мог определить) его вырвало. А потом ещё раз. И ещё.

Госпожа Авила не отставала: она задавала вопросы, заставляла отзываться, по глотку вливала в него воду, пока наконец не позволила уснуть: «Теперь можно, отдыхайте».

Очнулся Кампари от прикосновения к горлу — настоятельница слушала его пульс. Посмотрел на часы: четыре утра.

— Кажется, я обязан вам жизнью.

— Пожалуй. Я действительно не позволила вам впасть в кому или захлебнуться рвотой.

— Боже. Простите.

— Не извиняйтесь. Ночные разговоры помните?

— Смутно.

— Вы отвечали мне на нескольких языках, которые принято считать мёртвыми.

Сердце Кампари пропустило удар.

— На каких языках? Вы что-нибудь поняли?

— Частично, — она улыбнулась. — Вам следует привести себя в порядок и всё обдумать.

— Я сам виноват, — сказал Кампари, выбравшись из ванной. — Нельзя было доверять медикам, испортив с ними отношения.

— А у вас был выбор? Расскажите по порядку, что произошло вчера вечером.

Он изложил всё, что помнил.

— Итак, дожили: они пытались меня убить.

— Сомневаюсь. Зачем Медицинскому Совету такой удар по репутации, как смерть двадцатитрёхлетнего командора? И неужели вы думаете, что они не нашли бы средства верней? Полагаю, ваша реакция на препарат была непредсказуема. Неуместные вопросы начались сразу после инъекции, так? Значит, она должна была подействовать быстрей и мягче.

— Вот чёрт! — Кампари встрепенулся и бросился к двери. — Я ведь оставил в комнате сюртук, а во внутреннем кармане…

— Что бы там ни было, ваш гость об этом не знает.

— Думаете, этот проныра не обыщет комнату?

— Судя по тому, что вам дали уйти, не такой уж он и проныра. Остыньте. Воспользуйтесь ситуацией. Извинитесь перед пленником, скажите, что почувствовали себя дурно. Если вас, за неимением лучшего слова, отравили, повторного осмотра не будет. Признайте, что не контролировали себя, пусть наконец поверят, что вам нечего скрывать.

— Кроме меня есть мальчики из моего отряда, есть Дик, которой к медикам на километр приближаться нельзя, но кто будет лечить её, если она по-настоящему заболеет? Нет уж, я выжму из этой гадкой истории всё, что могу. Совет зарвался со своим суверенитетом.

— То же самое говорят о монастыре.

— Кстати, вы доверяете господину Сифею? Вашему бессменному доктору?