Когда в Чертовке утонуло солнце - Алексей Котейко

стол по правую руку от хозяина, а сам уселся рядом. Эвка подала на стол горшок с тушёным мясом, расставила тарелки, разложила ножи и ложки — Макс мельком отметил про себя, что вилок в доме у водяного, похоже, не жаловали — и скрылась.

— А разве?.. — начал было парень, но Кабурек спокойно пояснил:

— Нечего женщине мужские разговоры слушать.

— Понятно, — Максим посчитал за лучшее не лезть в чужой монастырь со своим уставом, но ему стало жаль супругу. Её заботами дом сиял чистотой, готовила Эвка, как и говорил водяной, изумительно — и при этом ей не позволялось даже сесть за стол с отцом и мужем. Словно угадав его мысли, Иржи сказал:

— Ты не думай, у нас не всегда так. Просто зачем пани пугать.

— Что там у Святого Креста случилось? — поинтересовался Кабурек.

— Сами ещё толком не знаем. Двое стражников погибли, их тела нашли только как рассвело. Из обоих будто высосали все соки.

— Кровь? — поинтересовался Макс, у которого в памяти тут же всплыло слово «упырь».

— Вообще всё. По словам Фишера, они теперь похожи на вяленых рыб.

— А где тела сейчас?

— В привратницкой при кладбище. Рабби Лёв ни за что не войдёт в саму ротонду, так что туда их перенесут после осмотра.

— Лев бен Бецалель? Тот самый? — не поверил своим ушам Максим.

— Ну да, рабби Лёв. А что? — непонимающе посмотрел на него Иржи.

Парень нерешительно посмотрел на капрала, потом на водяного, и, чуть понизив голос, спросил:

— У него правда есть голем?

— Ещё как есть! — фыркнул Шустал. — Нет, надо всё-таки попросить командора отправить тебя разок в Йозефов.

— Только благодаря рабби Лёву и его голему у нас уже пять лет не было погромов, — заметил водяной, кроша в миску с мясом и клёцками хлеб. — Когда утонуло солнце, — оба молодых человека разом повернулись к хозяину дома и теперь жадно слушали каждое его слово, хотя говорил Кабурек больше для Максима, не знакомого со здешними новостями. — Первым делом пражане, конечно, начали искать виноватых. Ну и, само собой, горячие головы предположили, что далеко за виноватыми ходить не нужно. Но по Йозефову уже разгуливал голем, который не пустил внутрь Еврейского города никого из посторонних, — водяной закончил крошить хлеб, помешал ложкой в миске, затем поднял глаза на людей и отчеканил:

— Я не верю, что кто-то из Йозефова причастен к случившемуся. Хотя бы уже потому, что подобное под силу разве что самому рабби Лёву, а он такого никогда бы не сделал. Но с тех самых пор Еврейский город вроде как на осадном положении, — пояснил Кабурек для зятя. — Его жителей не желают видеть вне стен их кварталов, а они никого не пускают к себе. Исключение делается лишь для ночной вахты, — кивнул водяной капралу, как бы приглашая его в свидетели.

— Делается, — подтвердил Шустал. — Только радости от этого нам никакой.

— Почему? — полюбопытствовал Максим.

— Потому что Йозефов — это настоящий лабиринт. В тамошних тесных кривых улочках даже при свете дня можно потеряться, а ночью они превращаются в смертельную ловушку.

— А что же голем?

— А что голем? Голем — истукан. Он не умеет думать и чувствовать, так что попросту не ощущает присутствия кошмаров и не воспринимает их как угрозу. Поэтому пока стражники патрулируют Йозефов, голем стоит у ворот Еврейского города, следя, чтобы не вошёл никто посторонний. Будто кто туда своей волей сунется ночью.

Максим поразмыслил немного, но тут в памяти снова всплыло: «Упырь».

— Слушай, Иржи, а там, на кладбище — это не мог быть упырь? Или вурдалак? Или как их здесь у вас вообще называют?

— Кровопивец? Почему, мог. Только, видишь ли, в чём загвоздка: эта дрянь сама по себе, просто так, из ниоткуда, не возьмётся. Это же не постельные клопы. А на кладбище Святого Креста ещё недавно ничего подобного и в помине не было.

* * *

Покинув хлебосольный дом Кабурека — Максим перед уходом отыскал Эвку на кухне и искренне поблагодарил и за заботу о нём самом, и за угощение, чем вогнал жену в крайнее смущение — приятели направились обратно в кордегардию.

— Фишер рвёт и мечет, просит послать его снова, чтобы ещё засветло переворошить все тамошние склепы и могилы, и отыскать упыря. Командор пока вывел две десятки на оцепление кладбища, чтобы там зазря не шастали любопытные. Вообще-то упыри днём не показываются, но сейчас нельзя быть уверенным, считается ли это за день.

— Скажи, а что у вас с луной? — вдруг спросил Макс, вспомнив давешнюю тёмную ночь.

— В каком смысле? — удивился капрал.

— Ну вчера вот — темно было, как в печке.

— Так ведь новолуние же, чудак. С луной у нас, слава Богу, всё в порядке. Сегодня месяц уже начнёт прирастать, станет посветлее. Хотя кошмарам это абсолютно всё равно.

— А мог кто-нибудь поселить упыря на кладбище? — задумчиво предположил Максим.

— Интересная идея. Хоть и гадостная. В общем-то, такое возможно. Доставить гроб, спрятать его где-нибудь в укромном местечке, и готово дело. Но ведь нужно точно знать, что это гроб упыря, да к тому же обезопасить себя — ведь днём такое не провернёшь, кто-нибудь обязательно увидит. А ночью сам перевозчик может оказаться закуской для своего «груза».

— Но всё-таки возможно.

— Возможно. Только всё равно не понятно, кто и зачем мог такое сотворить.

— Ну, кто-то же утопил солнце, — заметил младший страж.

На это капралу возразить было нечего, и дальнейший путь они проделали в молчании, погружённые каждый в свои мысли.

В кордегардии кипела работа. Две десятки готовились выдвинуться на кладбище и сменить тех, кто дежурил в оцеплении с рассвета. Восемь человек, оставшиеся у Фишера, тесной группкой сидели вокруг одного из столов в солдатском зале и поминали погибших товарищей. Сам капрал, мрачный, с красными после бессонной ночи глазами, топтался в кабинете командора, тщетно упрашивая Брунцвика отпустить его на ещё один осмотр кладбища.

— Нет! — рявкнул в конце концов потерявший терпение рыцарь. — Пока не будем точно знать, с чем имеем дело — не позволю рисковать. В казарму! Спать! Это приказ! — закончил Томаш. Капрал Фишер вытянулся по струнке и вышел вон.

— Пан командор,