Когда в Чертовке утонуло солнце - Алексей Котейко

Четверо мушкетёров дали залп — Максиму показалось, что вместо пуль из стволов вылетели маленькие шарики света, угодившие в упряжку. Следом одновременно ударили пикинёры, и огненная карета с хрустальным звоном рассыпалась, проваливаясь прямо сквозь брусчатку моста вниз, в быстрые воды Влтавы.

— Что это было? — ошарашенно спросил Макс. Их отряд уже шагал прочь от кордегардии, торопясь занять назначенный на эту ночь пост.

— Привидение, — просто сказал Шустал.

— Нет, я знаю эту легенду. Огненная карета, выезжает с Малой Страны и проваливается сквозь мост у Староместской башни. Но кто в ней едет? Кто ей правит? Почему она мчится сюда?

— Понятия не имею, — отмахнулся Иржи. — Такие видения не спросишь, что, да как, да почему. Сомневаюсь, что тот кучер вообще умеет говорить, он только гикает да хохочет.

— Вы его уничтожили?

Капрал с состраданием посмотрел на младшего стража.

— А с виду вроде умный парень. Как ты это себе представляешь — уничтожить привидение? Прогнали. До следующего раза.

Некоторое время они шли молча, чуть позади мерно шагали бойцы десятки.

— Что было бы, если бы на мосту не было стражи? — спросил задумчиво Максим.

— Карета проехала бы сквозь арку и помчалась дальше.

— А потом?

— Откуда мне знать? Может, просто довезла бы, наконец, своего пассажира до нужного ему места. Может, просто растаяла бы в воздухе. А, может, наступил бы конец света, — капрал поймал ошарашенный взгляд приятеля и усмехнулся:

— Шутка.

— Не смешная.

— Согласен. Извини.

Ночные улицы Праги были поразительно пустынны, только кое-где у входов в запертые лавки теплились огоньки подвешенных над дверьми свечных фонарей. На перекрёстках в металлических жаровнях горели небольшие костерки, но света от них было немного, так что вторые и третьи этажи зданий, не говоря уже о внутренних двориках и переходах, оставались погружёнными во тьму. Время от времени вдоль стен проскальзывали тенями то коты, то какая-то мелкая и — судя по тому, что Иржи даже не обращал на неё внимания — безобидная нечисть.

Патруль миновал величественную и грозную громаду Тынского храма. На следующем перекрёстке слева, за домами, смутно обрисовался на фоне неба тёмный силуэт колокольни при базилике Святого Якуба, но отряд свернул вправо, продолжая двигаться по Целетной улице.

— Пан капрал, а что так пусто-то? Комендантский час? Или пражане своей волей по ночам дома сидят? — поинтересовался Максим.

— А куда им ночью ходить? — искренне удивился Иржи. — Ночью спать нужно. Что ты в темноте делать собрался? Шуметь нельзя — магистрат строго следит. Стало быть, любое ремесло до утра под запретом. Исключение разве что для пекарей, часов через пять-шесть они начнут замешивать тесто и выпекать булки, хлеба, крендели. Тогда на этой улице будет поживее — а пока и они ещё спят.

— Сколько сейчас? — спросил Макс, и словно в ответ на его вопрос позади зазвонил колокольчик Орлоя. Ему ответил басовитый колокол Тынского храма, потом ещё кто-то и ещё.

— Десять часов, — пояснил Иржи. — Нам бы уже надо было быть на посту. Парни из городской стражи будут недовольны.

— Есть ещё городская стража?

— Конечно. Те, кто следят за порядком днём, ловят воров, разбойников, конокрадов и всех прочих. Наша забота — ночь и то, что приходит с темнотой.

— А если с темнотой придёт конокрад?

— Значит, он либо дурак, либо совсем уж лихой, — усмехнулся Иржи. — Но и в том, и в другом случае, если он нам попадётся, мы его скрутим и передадим куда следует. Так сказать, небольшая любезность.

— Что-то мне подсказывает, что со стороны коллег ответную любезность ждать не стоит, — пробормотал Максим.

— Правильно тебе что-то подсказывает. Не их это дело и не их риск.

— Разбойник — тоже риск.

— Не сравнивай.

— Ты вот, помнится, печалился по поводу маленького жалованья, давно уже не получаемого отпуска и невозможности жениться без разрешения командования.

— Я не жаловался, я просто уточнял, — поправил приятеля Шустал.

— Ну хорошо, уточнял. Добавим к этому «наш» риск. И чего ради тогда добровольцы идут на такую работу?

— Как чего ради? — удивился капрал. — За пятнадцать лет выслуги тебе полагается земельный надел. За двадцать лет выслуги — хорошая премия, которой хватит на постройку дома и покупку всего, что нужно для своего хозяйства. А за тридцать лет получишь наследуемый дворянский титул.

— Командор же на своём посту уже сорок шесть лет. Он сам мне говорил.

— Так он рыцарь, из Ордена. У него свои обеты и клятвы. Мы попроще.

— Рыцарю обязательно быть в Ордене?

— Не обязательно. Рыцарские шпоры дают за личные заслуги, а не за выслугу лет и даже не по праву рождения. Командором может быть и не рыцарь, просто сейчас так сложилось.

— Сколько же пану Брунцвику лет?

— Под сотню. Но мы ведь про это уже говорили — не стоит пытаться равнять твои года и здешние. Это время, может быть, даже течёт совсем по-разному. Как знать.

Максим задумался над подобным предположением. Отряд миновал ещё два перекрёстка — на одном из них какое-то лохматое существо размерами с крупную собаку метнулось в сторону и резво полезло по водосточной трубе на крышу дома. Мушкетёр, шедший первым, быстро упёр острый конец сошки в стык булыжников на мостовой, приладил мушкет — но прежде, чем успел прицелиться, лохматый силуэт уже перевалил за край крыши и исчез. Солдат раздосадовано сплюнул.

— Кто это был? — поинтересовался у капрала Макс.

— Морок, — пояснил Иржи. — Мелочь, но настырная. К тому же такой, если протопчет дорожку в какой-нибудь дом, может привести за собой кого-нибудь покрупнее и поопаснее.

Шустал достал из кошеля кусочек мела и нарисовал на дверях дома шестиконечную звезду.

— Мороки глупые, — сказал он, заметив вопросительный взгляд младшего стража. — Если полез на этот дом — значит, сюда и является. В следующую ночь поставим тут двух бойцов, и конец мороку.

На крохотной площади перед Пороховой башней горели сразу четыре жаровни, и от этого мрак по ту сторону ворот казался ещё гуще и плотнее. У ближней к Целетной улице жаровни стоял, грея руки над огнём, командир городской стражи — седой бородач с хмурым лицом.

— Наконец-то, — голос у него был сиплый, словно простуженный. — Где вас только носит.

— И тебе доброй