Фронтовой дневник (1942–1945) - Василий Степанович Цымбал

Вечер. Проехали от Иркутска 350 км, и все еще не скрылся Байкал. Теперь он перед нами расстилается в длину, бескрайний, как море. Другого берега мы не видим.

Скоро мы уедем в сторону от него. Сопки стали ниже. Камень постепенно исчез. Вместо него появилась глина, оползни, масса прозрачных ручьев и нездоровая, жидкая болотистая почва, которая жижей выступает из-под рельсов под давлением тяжелых вагонов.

Местность для жизни бедная. Молоко сразу стало 30 руб. литр. Яйца 100 руб. вместо 50, махорка 10 руб. стакан вместо 5. На все цены вдвое. На других станциях всегда продавали лепешки, пироги, блины, пышки – здесь, наоборот, многие попрошайничают, а торговки охотно меняют на хлеб молоко, рыбу и др. Я за 400 гр. хлеба выменял литр молока.

Встречаются многие воинские части, прибывшие из Германии. Они расквартированы среди болот и гор в лесу, роют себе землянки, строят бараки, устанавливают вооружение, ремонтируют железную дорогу, приводят в порядок мосты, откосы, стоки.

На одной станции нам сказали, что недавно призвали в армию остатки 1927 г. и остатки 50-летних.

Надо похоронить надежду на возвращение домой.

Говорят, что на границе с Монгольской народной республикой и Манчжурией распущены лагеря заключенных, и все эти места занимают воинские части.

Дня через два-три мы должны приехать в Читу, как мы предполагаем, конечный пункт нашего путешествия. Что ждет нас впереди?

Мы уже едем 23 дня.

На дворе слякоть, как глубокой осенью. Сеет мелкий, как сквозь сито, пронизывающий дождь… Солому у нас почти всю забрали. Ветер гуляет по платформе, как ему хочется. Дождик нас мочит.

3 июня 1945 г.

Утро. Холодно, как в Ейске в конце ноября. Я стоял на посту и не могу отогреться. Особенно замерзли ноги.

Приехали в Читу – 4300 км от Москвы. Едем 25 дней, проехали 8000 км. Мы думали, что в Чите будем выгружаться. Оказывается, нет. Едем дальше.

4 июня 1945 г.

Везут нас от Иркутска быстро, экспрессом. Паровоз делает маленькую остановку, чтобы набрать воды, и снова мчится вперед. Большие остановки только там, где меняется паровоз и бригада, т. е. через 150 км.

Отъехали около 7 тыс. км от Москвы. Подъезжаем к Благовещенску. Говорят, что нас везут во Владивосток.

За дорогу в нашем взводе уменьшение. Ушел Герман Кореньков, этот оригинальный человек – ужасный хулиган, а в душе дитя и добрый, нежадный и простой человек.

Он заехал в Красноярск к брату, коменданту ж. д. станции, и оттуда не вернулся. Вероятно, Германа как железнодорожника (помощника машиниста) оставили в Красноярске.

Вечером мы на платформе поем песни. Запевает Семен Садовин 2‑м тенором, вытягивает 1‑м тенором комвзвода Попов. Принимаю участие и я. Поем обычно: «Выпрягайте, хлопцы, коней», «Шумел камыш, деревья гнулись», «Ай, да ты калинушка»378.

После этого уже каждый запевает что хочет. Зубилов и Кутлов поют блатные песни, а Садовин – марийские. Марийские песни хороши, и я часто даже прошу Семена, чтобы он спел.

Сегодня я видел оригинальный сон, содержание которого позабыл. Видел Марийку, по-прежнему красивую. Видел, как она со мною холодна и уходит от меня. Я не знал средств, чтобы удержать ее. Потом Марийка внезапно превратилась в Тамару Андреевну, и Тамара вела себя так же неприступно, как и Марийка.

В заключение всего появился разъяренный бык (бугай) и бодал меня, лежащего на земле.

Вот уже 2 тыс. км едем среди сопок и гор по извилистой дороге среди каменистых выемок, лесов, болот, рек.

Люди живут здесь очень бедно. Эшелон осаждают нищие, не только дети, но и взрослые. Водки нигде нет. Продают молоко 30 руб. литр. Больше ничего нет.

Населенных пунктов мало. Кроме ж. д. станций других жилых мест нет.

8 июня 1945 г.

Приканчиваем 9‑ю тысячу км от Москвы. Сегодня 30 суток, как мы в пути. Вчера вечером были в столице Еврейской автономной области Биробиджане. Место дикое и безрадостное среди гор и болот.

Шел дождь. На станции людей было мало. Мы спросили, где же евреи. Проходящие железнодорожники ответили: «А вы разве их не встречали? Они едут на запад».

Сегодня утром были в Хабаровске (8560 км от Москвы). Большой промышленный город с кирпичными постройками европейского типа.

Три дня нас поливает дождик. Особенно досталось прошлой ночью. Сейчас выглянуло из‑за туч солнце. Вообще здесь холодно. Кругом люди только начинают обрабатывать огороды. Говорят, что во Владивостоке значительно теплее, т. к. он стоит на одной параллели с Крымом. Мы должны выгрузиться в 100 км от Владивостока в Ворошилове.

Завтра, вероятно, будем на месте.

К удивлению всех позавчера вернулся Герман Кореньков. Говорит, что догонял эшелон 5 суток и был голоден, как церковная крыса.

9 июня 1945 г.

Станция Мучная. 9124 км от Москвы и примерно 150 км от Владивостока. Сегодня мы приехали сюда утром, выгрузились в грязь. Сейчас вечер. Уже нас окропил порядочный дождик.

При станции, у дороги и болота мы сделали кое-какой шалаш и нары, где думаем прожить несколько суток, пока нам не укажут место. Было построение, ждали начальника связи, но он не явился. Капитан сказал, что располагаться будем в сопках под открытым небом. Закончилось наше путешествие. Начинается новая эра в нашей жизни – Дальневосточная.

10 июня 1945 г.

Спалось хорошо. Только дул ветер со стороны. На рассвете подъем сделал сам капитан. Мы, не умываясь и ничего не евши, построились в течение 15 минут и в полном боевом пошли на новое место дислокации.

Шли по железной дороге в сторону Москвы. Я захватил с собой кусок хлеба. На дороге, во время привала, на оставшиеся деньги я купил у бабы, идущей на базар в Мучную, пол-литра молока за 15 руб. и стакан варенца за 10 руб. и неплохо покушал.

День был солнечный, но идти было плохо: шпалы не давали возможности ступать полным шагом, приходилось семенить; жали мои немецкие сапоги, будь они прокляты; когда мы свернули на дорогу, там было грязно и под ногами постоянно были лужи воды, т. к. 2 недели лил дождь; тяжело было таскать свои вещи.

Прошли мы 10 км и остановились в деревне Алтыновка, где и будем жить пока в колхозных амбарах для хлеба.

Сейчас я стою часовым среди двора у вещей продсклада, который подвозят из Мучной. В стороне Сурен на открытом воздухе готовит кушать для штаба на немецкой плите. Жарит рыбу сазана, которого ухитрился достать Ильинский. Здесь рыбы много, т. к. разлилась речка и