Под прусским орлом над Берлинским пеплом - ATSH

в рабочих поездках по окрестностям, как верный и преданный телохранитель. И я, сам того не замечая, стал всё чаще разговаривать с ней, как с равным собеседником, понимая, что она не просто слушает меня, а понимает каждое моё слово. Я желал ей доброго утра, когда просыпался, и спокойной ночи, перед тем как лечь спать, она уже была членом моей семьи. Я делился с ней своими планами на будущее, рассказывал о своих эмоциях и переживаниях, рассказывал ей о той эпохе, в которой она живёт, об истории этого мира, будто она была личным летописцем, готовым сохранить для будущих поколений все мои мысли и чувства. И Линдси, с присущим ей безграничным вниманием и терпением, слушала меня, изредка отвечая коротким "гав", поддерживая разговор, давая мне понять, что она рядом и что она всегда меня поймёт. Она стала для меня не просто собакой, а настоящим другом, преданным и верным, и моё сердце переполнялось радостью и благодарностью за её любовь и преданность, которые она дарила мне безвозмездно. Однажды я счёл необходимым познакомить Линдси с Роем, что, к слову, было само по себе огромным достижением, учитывая его замкнутость и нежелание общаться с посторонними. Мы вместе навещали его в гимназии, где он с таким усердием, нагоняя упущенное, осваивал науки, изучая тонкости словесности и арифметики. Рой был очарован Линдси с первого взгляда, она покорила его своей грацией и умом, а она, в свою очередь, явно симпатизировала ему, как будто почувствовала в нём родственную душу и нашла в нём понимание, которого ей не хватало. Помню, как во время одной из наших встреч, когда Рой поглаживал её, он с робкой надеждой в голосе попросил меня, чтобы я разрешил взять Линдси с собой в лес по возвращению. Он так мечтал погулять с ней по знакомым с детства тропинкам, показать ей свои любимые места, поделиться с ней красотой природы. И теперь мы оба с нетерпением ждали этого дня. Новое письмо от Герды я получил в первых числах июня, когда природа уже вовсю расцвела, и деревья покрылись густой листвой, а поля укрылись пёстрым ковром из диких цветов. Фике, как обычно, не стала его читать, она проявляла завидное спокойствие ко всей этой переписке, а сразу же вручила его мне и, не проронив ни слова, направилась было к двери, собираясь продолжить свою работу, словно это было самое обычное дело, не требующее особого внимания. — Постой, Фике, — окликнул я её, не отрываясь от бумаг, лежавших на моём столе, которые я пытался разобрать, чтобы потом переложить в нужное место. Я был занят, погружённый в работу, в свои мысли и расчёты, и не мог оторвать глаз от документов. Под моим столом, свернувшись калачиком, мирно спала Линдси, она была так безмятежна, так спокойна, что это успокаивало и меня, помогало мне сосредоточиться. Она тихо посапывала, совершенно не мешая моему сосредоточению, словно оберегая меня от всяческих тревог и забот. — Что-то случилось? — спросила Фике, остановившись и обернувшись ко мне.— Прочти его мне, пожалуйста, — попросил я, откинувшись на спинку стула, указывая на письмо, всё ещё находившееся в её руках, словно оно было тяжёлым слитком золота. Мне было любопытно узнать, что написала Герда, какие новости она привезла с собой из дальних краёв, но в то же время я не хотел прерывать свою работу, не хотел терять нить своих размышлений, и был рад, что Фике согласилась мне помочь. Фике, без лишних слов, подошла к столу, ловко вскрыла конверт, как будто делала это не первый раз, и развернула листок бумаги. — Только я вслух читаю намного медленнее, чем про себя, — предупредила Фике, взглянув на меня с лёгкой улыбкой, словно извиняясь за свою неторопливость. Ее голос стал немного тише, как будто она стеснялась этого факта, не хотела показаться неловкой. — Ничего страшного, — успокаивающе кивнул я, давая понять, что меня это совершенно не смущает, главное – суть сообщения. Я отложил свои бумаги в сторону, освобождая себе место для того, чтобы удобно расположиться, готовясь внимательно слушать её, не отвлекаясь ни на что постороннее. — Здравствуй, Фике, — начала читать моя экономка, её голос звучал ровно и спокойно, как будто она читала обычную газету, а не личное письмо, — Я погрязла в делах… В детях, что не в силах даже писать тебе, — Фике замолчала на мгновение, словно собираясь с мыслями, — Мы приехали в дом Дресслеров, и я наконец познакомилась с мужем Мичи. Максимилиан очень приятный человек, строгий, сдержанный, и я с радостью почувствовала твердую почву под ногами, — Фике на мгновение подняла глаза от письма и посмотрела на меня, словно желая поделиться своими впечатлениями. Ее взгляд был многозначительным, как будто она хотела сказать мне что-то важное, не произнося ни слова. Я молча кивнул, показывая, что внимательно слушаю и понимаю подтекст письма. Фике продолжила чтение: — У них есть дочь. Леона. Красивая девчушка, ей уже четыре года, она, как и все дети, очень непоседлива и любознательна. Папина дочка, что тут скажешь. Максимилиан не против, чтобы я жила в их доме вместе с Францем, а Леона помогает мне, чем может, конечно, — здесь в голосе экономки прозвучало удовлетворение. — Всё омрачает только одно обстоятельство, — с грустью проговорила Фике, — Мичи беременна. И я даже боюсь подумать, что это не ребёнок Максимилиана, — её голос стал тише, словно она боялась произнести это вслух, — Я не хочу думать об этом, и конечно, я ему ничего не скажу. Не хватало ещё тут жить в конфликтах. Будь что будет, как говорится. Скучаю, Герда. Фике аккуратно сложила письмо и положила его на самый край моего стола, стараясь не задеть разбросанные там бумаги. В комнате воцарилась тишина, словно на миг остановилось само время. Линдси, мирно спавшая под столом, заворочалась, перевернулась на другой бок и зевнула во всю свою собачью пасть, показывая острые белые зубы. — Что ты думаешь? — спросил я, нарушая молчание, которое становилось всё более гнетущим, оно давило на меня, тяжелым прессом. Мне было важно услышать мнение Фике, её женский взгляд на ситуацию, ведь она всегда отличалась проницательностью и житейской мудростью. — Если это действительно ребёнок Джона, — Фике запнулась, подбирая слова, стараясь подобрать правильные формулировки, чтобы выразить свои мысли как можно яснее, — то это огромный грех, — Её голос звучал