Под прусским орлом над Берлинским пеплом - ATSH

строго и осуждающе, в нём чувствовалось нескрываемое порицание, она явно не одобряла поступок Мичи, которая, по всей видимости, нарушила все мыслимые и немыслимые законы морали и приличия. — И как бы ты поступила? — Я пристально посмотрел на Фике, стараясь уловить малейшие колебания в её взгляде, малейшую перемену в выражении её лица, — Ты бы сообщила Максимилиану о его неверной жене? Ты бы раскрыла ему глаза на правду? Воцарилось оглушающее молчание, как будто вся комната замерла в ожидании ответа, и казалось, даже стены прислушивались к каждому её слову. Возможно даже Линдси, до этого мирно посапывавшая под столом, затаила дыхание, не желая пропустить ни малейшего звука. Фике рассматривала моё лицо, её взгляд был глубоким и задумчивым, как будто она пыталась разгадать меня, прочитать все мои мысли и чувства. Но при этом казалось, что она находится далеко отсюда, погруженная в свои собственные думы. Она явно пыталась найти выход из этой непростой ситуации. И возможно впервые пыталась найти ответ , чтобы угодить мне. Её брови были слегка нахмурены, а губы плотно сжаты, что свидетельствовало о том, что она усиленно обдумывает сложившуюся ситуацию, взвешивая все "за" и "против", пытаясь понять, какое решение будет самым правильным. — Говори, как считаешь, — сказал я. — Я бы не сказала, Господин, — ответила Фике, её голос звучал тихо, но твёрдо, в нём не было ни капли сомнения, она сделала свой выбор, и ничто не могло поколебать её решения, — Я считаю, Герда поступает мудро, поступает как настоящая женщина. — Фике говорила медленно, тщательно подбирая слова, словно опасаясь, что я не пойму её и не разделю её точку зрения. — И в чем проявляется её мудрость? — спросил я, слегка наклонив голову набок. Почему они считают правильным скрывать правду, которая может разрушить семью? — Она занимается детьми, — начала объяснять Фике, — и не в её полномочиях лезть в чужую жизнь. — Для Фике было очевидно, что Герда не желает брать на себя ответственность за чужие поступки и их последствия. — Но мы детьми не занимаемся, — возразил я, напоминая о нашем уговоре, по которому Герда должна была писать нам обо всём, что происходит в той семье. — Но Вы ведь мертвы, господин, — спокойно сказала Фике, глядя мне прямо в глаза. — Стало быть, откуда Вам знать о беременности? — в её голосе прозвучала легкая ирония. — Я прошу Вас, не подставляйте под удар мою сестру. Ладно, если просто уволят, так ещё и работу нигде не найдёт. — Не беспокойся об этом, — успокаивающе произнес я, положив руку на стопку бумаг. — Я не буду ничего говорить. Но биология — забавная штука. — добавил я, многозначительно подняв указательный палец. — Такие грехи она не прощает. Полностью отдавшись работе, я действительно словно стер из памяти все тревоги, связанные с Мичи и возможным недовольством Дресслеров. Эта внезапно появившаяся возможность уделить время себе и усадьбе оказалась именно тем, что мне было нужно. Удивительно, как рутинная, казалось бы, работа способна отвлечь от навязчивых мыслей. Верная собака, всегда чутко реагирующая на мое настроение, радостно крутилась вокруг, то и дело подставляя мне бок для поглаживания, и ее присутствие только подстегивало мой энтузиазм. Заранее подготовившись к этому мероприятию, я основательно экипировался. В моей телеге разместились метлы разных размеров, целая гора тряпок, ведра всех размеров. Помимо этого, были припасены инструменты: молоток с набором гвоздей разных размеров, отвертка, измерительная лента, пара крепких лопат — я хотел быть готов ко всему. Наконец, привезя весь арсенал, мы с моим четвероногим компаньоном приступили к работе. Начали мы с главного – разбора завалов. Комната за комнатой, методично и не торопясь, мы просматривали содержимое каждого угла. Старые газеты, стопки пыльных журналов, сломанные игрушки, давно отслужившая свой срок посуда - все это накапливалось годами, создавая ощущение тяжести и застоя. Ничто не уходило от моего пристального внимания. Все, что было признано ненужным, неисправным или бесполезным, безжалостно отбрасывалось в сторону, отправляясь в кучу на заднем дворе. Там, под моим строгим взглядом, все эти пережитки прошлого, свидетельства былого уклада жизни, превращались в пепел. Мне нравилось это ощущение освобождения от бремени старого. Каждый костер словно символизировал очищение пространства для чего-то нового, свежего. Особое внимание было уделено окнам. Деревянные рамы местами рассохлись, створки болтались, пропуская сквозняки. С помощью молотка и гвоздей я аккуратно закрепил расшатавшиеся элементы, стараясь сохранить первозданный вид, но в то же время придать им прочность. Закончив с ремонтом, я распахнул окна настежь. И сразу в дом ворвался свежий, прохладный воздух. Усадьба, долгое время пребывавшая в спячке, ожила. Ветер пронесся по комнатам, словно избавляя от затхлости и сырости, которые копились здесь годами. Казалось, что вместе с потоками воздуха дом выдыхает накопившуюся пыль и грусть, наполняясь новой энергией и надеждой. После того, как мы покончили с разбором хлама, пришло время навести порядок с тем, что представляло для меня ценность. По всем комнатам были разбросаны документы, письма, старые книги, рукописи и различная литература – следы прошлой жизни усадьбы. Я бережно собирал их, стараясь ничего не повредить. Письма складывал стопками, скреплял их лентами, книги расставлял по размеру и тематике. Я заметил несколько интересных изданий, которые планировал изучить в свободное время. Для всей этой собранной литературы я выделил большой, вместительный книжный шкаф в кабинете. Он оказался достаточно большим, чтобы вместить все, и стал своеобразным архивом, где каждая вещь заняла свое определенное место, словно ожидая своего часа. Занятие это было кропотливым, но принесло мне удовлетворение. Мне нравилось ощущать, что я структурирую прошлое, даю ему форму и смысл. Следующим этапом нашего преображения стал камин. За долгие годы бездействия он зарос толстым слоем сажи и пепла. Откинув металлическую заслонку, я тщательно вычистил его специальной щеткой и совком, словно выметая из него мрак и холод. Я почувствовал, как внутри меня пробуждается какой-то первобытный инстинкт. Собрав внушительную охапку сухих дров, я растопил огонь сначала в кухонном камине, потом, наслаждаясь теплом и потрескиванием поленьев, перешел к просторной гостиной, и, наконец, зажег огонь в спальнях. Когда пламя разгорелось в полную силу, по дому распространилось живое тепло, и все пространство наполнилось уютом. Потрескивание дров и отбрасываемые от пламени тени на стенах оживили усадьбу, которая еще недавно казалась заброшенной и безжизненной. Теперь она словно оживала, наполняясь теплом и светом, как будто готовясь к приему новых хозяев,