Источник счастья. Небо над бездной - Полина Дашкова

Зубов мгновенно взял трубку. Голос у него был глухой итревожный.

— Иван Анатольевич, можете приехать?

— Соня, что случилось?

— Приезжайте, пожалуйста. Или нет, лучше я приедукуда-нибудь.

— Соня, понимаете, я… Секунду… нет у него родственников. Ну,значит, я напишу расписку, сейчас… — он заговорил с кем-то, прикрыв трубкуладонью.

Соня ждала, наконец услышала:

— Простите, я перезвоню вам.

— Когда?

— Честно говоря, не знаю. Вот что, я пришлю моего человека,вы с ним знакомы. Дима Савельев.

— Иван Анатольевич, где вы?

— На Брестской. Все, Соня, не могу говорить. Простите.

Раздались частые гудки. Соня вскочила, бросилась кпроспекту, подняла руку, чтобы поймать машину. Тут же остановилась новенькаячерная «Мицубиси». Соня только заглянула в стекло и помчалась прочь, к метро.

«Боже, что со мной? Ничего страшного, просто физиономияводителя не понравилась. Слишком быстро остановился, будто ждал заранее.Привет. Меня можно поздравить. Начинается мания преследования».

Пока она стояла в очереди за карточкой в метро, позвонилмобильный.

— Софья Дмитриевна, здравствуйте. Это Савельев. Я могу бытьу вас через тридцать минут.

— Спасибо, не нужно. Я еду на Брестскую. Вы знаете, что тампроисходит?

— Нет. Мне только что позвонил Иван Анатольевич, сказал, увас что-то случилось, нужно срочно приехать.

— Да, вообще-то случилось, но сейчас я должна быть наБрестской.

— Хорошо. Встретимся там.

У «Белорусской» в ближайшей аптеке она купила упаковкушприцев и пару флаконов физраствора.

«Я вряд ли решусь. Я никогда не делала внутривенных инъекцийчеловеку, я колола только крыс, кроликов, морских свинок. Это так, на всякийслучай, если совсем уж безнадежно».

На повороте рядом с ней притормозил серый «Опель». Вышелводитель. Соня сразу узнала его. Тот самый Дима Савельев. Он вытащил ее с яхтыХота.

С тех пор прошло больше месяца. Соня забыла, как называлсямаленький портовый городок, только помнила, что это было побережье Нормандии.Четыре часа, пока ехали до Парижа, Савельев сидел рядом с Соней на заднемсиденье джипа и терпеливо слушал ее бред. Она бормотала, что больше не хочетжить, что теперь никогда не станет нормальным человеком, не сможет смеяться, радоваться,любить. Это невозможно, если миром правят такие злобные хитрые ублюдки.

Савельев утирал ей слезы, убеждал, что все пройдет,забудется. Миром правят вовсе не они, то есть им хочется так думать, будто ониреальная мировая закулиса, но на самом деле они всего лишь злобные хитрыеублюдки.

В Париже он сдал Соню с рук на руки Зубову и дедушке,который специально прилетел из Германии.

С тех пор они с Савельевым ни разу не виделись. Сейчас ейбыло неловко смотреть ему в глаза. Никогда в жизни она не позволяла себе рыдатьу кого-либо на плече, тем более у совершенно чужого человека.

— Садитесь, Софья Дмитриевна, тут всего два шага, но лучшедоехать, — сказал он и раскрыл перед ней дверцу.

— Вы говорили с Зубовым? — спросила Соня, когда машина тронулась.

— Конечно. Он просил предупредить вас, там все оченьсерьезно. Вы должны быть готовы. Понимаете, три дня назад умер Адам. Старик былсильно привязан к псу, и вот, сердце не выдержало.

— Зубов решил не отдавать его в больницу?

— Как вы догадались?

— Слышала обрывок разговора.

— На самом деле это было тяжелое решение для ИванаАнатольевича. Старик пришел в себя, заявил, что помереть хочет дома. Звал вас,но Иван Анатольевич не хотел вас травмировать, он сказал, вы до сих пор непришли в себя.

— Ерунда. Я в порядке.

Когда въехали во двор на Брестской, навстречу, от подъезда,отчалила «скорая». Дверь в квартиру была открыта, Зубов курил на лестничнойплощадке.

— Они сделали, что было в их силах, даже больше. Он сейчас вкоме, так что можете не спешить, Сонечка, на самом деле шансов никаких, он врядли очнется. Они сказали…

Соня махнула рукой и, не раздеваясь, помчалась вглубьквартиры.

Москва, 1922

Просторная клетка занимала треть лаборатории. В углу стоялтолстый обрубок дубового ствола с большим дуплом. С сетчатого потолкасвешивались веревки разной длины, с кольцами, узлами, жердочками. Вдоль решетоктянулись перекладины. На одной из них сидела маленькая лохматая обезьянка.Рыжая длинная шерсть отливала золотом. Обрамленное пышной гривкой продолговатоенежно бежевое лицо с огромными карими глазами, аккуратным плоским носомприникло к решетке. Мармозетка смотрела на профессора, вытягивала мягкие губытрубочкой, словно хотела поцеловаться, издавала тонкие выразительные звуки.

— Папа, она узнает тебя, — сказала Таня, — у нее меняетсявыражение лица, когда ты входишь в лабораторию. Думаю, пора дать ей имя. Лева,Левушка. Как, подходит?

— Нет. Ей нужно дать женское имя.

— Но у нее грива, как у льва.

— Львом она никак не может быть. В крайнем случае, львицей.Но у львиц нет гривы.

— Прежние хозяева как-нибудь ее называли?

— Розалия, — произнес профессор протяжно, басом, — впрочем,это название всего подвида. В энциклопедии она обозначена как золотистаяигрунка мармозетка розалия. Обитает на востоке Южной Америки. Предпочитаетспать в дупле.

— Это я уже поняла, — хмыкнула Таня, — ты заставил Федора нетолько клетку для нее найти, но еще и особенное полено, с дуплом. Скажи, тызнал заранее, что она выживет?

— Разумеется, не знал. Но надеялся.

Обезьянка принялась энергично чесать лапой голову. Шелковаяярко рыжая гривка была выбрита на макушке наподобие монашеской тонзуры.

— Не трогай, — сказал Михаил Владимирович, — расцарапаешьсвои раны.

— Пап, перестань. Можно подумать, она понимает.

Обезьянка застыла, взглянула на Таню, скорчила обиженнуюгримасу, издала тихий, но пронзительный звук, вцепилась в решетку и слегкапотрясла ее.

— Ты, мармозетка, со мной споришь? Желаешь выяснитьотношения? Изволь, я готова. Давай поговорим, — Таня засмеялась. — МармозеткаМарго. Маргоша. Вот, имечко для тебя.