Миг расплаты - Худайберды Диванкулиев (Дивангулыев)

пошел в сторону Екеутуна, я — в южную сторону. Дело случая, не мне — ему встретятся.

Аннагуль была крепкая, здоровая женщина, способная заменить при отаре мужчину. Ведь когда ночь стоит, когда темнота хоть глаз коли, какое там женщине искать отбившихся овец — не всякий даже опытный чабан решится выйти в пески. А вот Аннагуль не боялась ничего. Байджан уважал ее за это.

— Баран это баран, каждый хочет иметь полный казан, многие не прочь заполучить твоих беглецов. И чабаны теперь не те, что были раньше, мелочные стали, — вздохнул Байджан.

— Ну, конечно. У кого зубы есть — хотят сжевать, у кого глотка есть — готовы проглотить. Интересное существо человек! Если голодный — ворует от голода, если сытый — хуже того с жиру бесится!

— Правильно говоришь. Если голодный крадет — так пока желудок не насытится, если сытый — пока глаза не насытятся.

— А глаза вора никогда не насытятся. — Аннагуль вытащила бурлящую тунчу из огня, бросила в кипяток заварку. — Дай бог, чтоб наши овцы не попались такому.

— Не попадутся — если судьбой не предсказано. А написано на роду — так и попадутся. Но, думаю, найдете вы их.

— Конечно, найдем, специально положили свой ковшик в казан, чтобы нашлись, — Аннагуль, улыбаясь, налила чай в пиалы.

Байджан поднял пиалу с зеленым чаем, подул. Невыносимо давила тоска, хотелось как-то облегчить душу. Вот и человек пришел, может выслушать, есть с кем поделиться печалью… Хоть немного.

— Овцы — это ничего, это не потеря, их можно найти, да ты и найдешь. Только избавь аллах от такой ноши, какая легла на меня. Душа болит, не может выдержать непосильного. — Аннагуль, понимая, что Байджан недоговаривает, и, не зная, как ответить, опустила глаза. — Есть старая притча, — продолжил Байджан. — Однажды некий падишах посадил в тюрьму мужа, сына и брата одной женщины, — в груди Байджана захрипело, он поперхнулся кашлем. Успокоившись, продолжал — Женщина в слезах пришла к падишаху. Повелитель выслушал жалобу и предложил: хорошо, выбери одного из троих, я отпущу, остальных ты не увидишь. Кого ты спасешь? "Муж в пути, сын в пояснице, а где брат? — сказала женщина. — Отпусти брата". Для человека самое дорогое — брат…

— Это, конечно, верно… — Аннагуль отхлебнула из пиалы, наслаждаясь горячим. — Только нужнее всего бывает для человека то, чего у него нет, так я думаю.

Байджан снова закашлял с хрипом.

— Ты, видать, сильно простыл. Лекарство хоть пьешь?

— Да ничего особенного, простыл и все.

— Надо бы тебе оставить овец на помощника, а самому в центральный кош, отлежаться в тепле.

— Мне здесь лучше.

Аннагуль чувствовала, что Байджану плохо, жалела его.

— Небось, и жар у тебя? — она потрогала его запястье. — Да нет, вроде. Только бьется так, будто кровь вену готова прорвать.

— Знобит меня.

— Это от простуды. Укройся хорошенько и ложись. Смотри-ка, у тебя и губы даже потрескались, что ж ты так… Я сейчас постелю тебе, а ты много не двигайся, за овцами твоими пригляжу.

— Сначала своих найди.

— Куда денутся! Вот как бы тебя из-за овец не потерять! Ложись, ложись.

Аниагуль накрыла его одеялом, потом теплой накидкой из верблюжьей шерсти. Допив чай, поднялась, вышла наружу. Взглянула на овец, хотела покормить собак Байджана — они лежали, тесно прижавшись друг к другу, греясь так. Собаки понюхали чурек, лапами придвинули к себе, но есть не стали, навострив уши, вслушивались в свист и вой ветра. Помешкав немного, Аннагуль вернулась к огню. Присела возле изголовья постели, спросила:

— Теперь не холодно?

— Холодно.

— Чем же тебя еще накрыть? — Аннагуль оглядывалась по сторонам.

— Что увидишь, все набрось, знобит меня.

— Нет, так ты не согреешься. Сейчас я сделаю иначе. — Женщина взяла лопату, поворошила горящие угли, освободила и отодвинула в сторону кучу почерневшего раскаленного песка из-под костра, потом смешала его с холодным. Добившись нужной температуры — так, чтобы не сгорел матрац, распорядилась. — Ну-ка, Байд-жан, поднимись. Сейчас мы твою постель перетащим сюда, на горячий песок, потом ты съешь лапшу — унаш с перцем — и только попробуй после этого не согреться!

Когда Байджан лёг на новом месте, Аниагуль снова укрыла его одеялом и накидкой.

— Ну, теперь не холодно?

— Теперь, вроде, теплее стало.

— Если человек мерзнет снизу, никогда ему не согреться. Даже сказка есть такая — про Султан Союна и Мырали. Мырали, он тогда постелил под себя тридцать девять одеял, и только одним укрылся, и на самой вершине горы не умер от холода. А до него ложились другие на одно одеяло, тридцатью девятью укрывались, и оттого все замерзали и умирали. Да ты не слушаешь меня, Байджан? Не думай, что я какая-нибудь болтушка. Ведь целыми днями ходишь за овцами, молчишь, только думаешь — а сказать некому, не с кем перемолвиться.

— Холодно мне, Аннагуль, знобит…

— Вот сейчас сделаю лапшу, приготовлю унаш. Перец-то есть у тебя?

— Есть, в торбе.

Женщина засуетилась, и через некоторое время обед был готов.

— Вставай, Байджан, надо тебе поесть хоть немного.

— Не хочется есть, во рту горько.

— Нет, нет, вставай обязательно!

— Холодно мне…

— Если сейчас не съешь унаш с перцем, не выпьешь горячего, будет лихорадить, температура поднимется. У всех мужчин одинаковая привычка: стоит им положить голову на подушку, все — умирает. О, аллах, бедные мы — женщины, какие болезни переносим на ногах! Я тебе не Сельбинияз, жена твоя, умолять да упрашивать долго не буду, а ну, вставай!

Байджан через силу поднялся, сел.

Аннагуль заботливо укрыла его, поставила перед ним полную чашку лапши. И себе нашла чашку, села рядом с Байджаном.

— Ешь, пока не остыла, увидишь — тут же пот прошибет!

И правда, хотя и начал Байджан без желания есть, скоро почувствовал, как тепло от горячей пищи разливается по жилам, а по лбу пробежали капельки пота.

Аннагуль, то упрашивая, а то и прикрикивая, заставила-таки Байджана съесть целую чашку унаша.

— А теперь не говори ничего, иди и ложись.

Байджан лёг, и сразу почувствовал, что тепло от горячего песка снизу как следует прогрело всю постель. Он с блаженной истомой ощущал, что последние остатки холода покидают его тело, глаза его слипались, он засыпал.

В это время к колодцу, возле которого держал свою отару Байджан, приближался на машине завфермой Джуманияз — он и помогал искать отбившуюся часть стада Кемала-чабана, и, разъезжая от колодца к колодцу, предупреждал пастухов об особой осторожности в это трудное холодное время.

Джуманияз подъехал к становищу с подветренной стороны, поэтому ни Аннагуль, ни тем более Байджан не слыхали шума мотора.