Смерть под уровнем моря - Александр Тамоников

Пулемет «РД-44» был сконструирован недавно и поступал в войска малыми партиями для испытаний. Семь килограммов веса, длинный, громоздкий, питается от ленты на сто патронов, сложенной в круглой металлической коробке.

Сиротин быстро вставил ее на место, сложил сошки, передернул затвор. Потом он пополз обратно, не поднимая головы, пристроил ствол на каменный бруствер.

Как же удачно все сложилось!

Бородатый тип махнул рукой. Два десятка рослых громил поднялись разом и бросились вперед. Капитан не жалел патронов. Сотня штук – это немало. Полицаи напоролись на стену огня, орали, валились как подкошенные. Все рядом, можно не целиться, главное – не сбавлять оборотов. Враги не поняли, в чем дело, даже залечь не успели, запоздало бросились врассыпную.

Вадим взгромоздился на колени, перехватил горячее тело пулемета. Он не замечал, что его руки покрываются волдырями от раскаленного железа, водил тяжелым стволом, добивал уцелевших полицаев. Рухнул бородатый тип, пробитый пулями в нескольких местах. Агонизировала парочка раненых.

Капитан отбросил пулемет. Вот и все! Боль сразу ударила в мозг, он стиснул зубы. Черт с ними, с ожогами. Зато дело сделал.

Выжившие полицаи драпали по всему фронту, партизаны их преследовали, стреляли в спину. Чернуля снова кого-то кромсал ножом. Обернулся Белоусов, мигом все понял, вскинул руку с отставленным большим пальцем. Мол, так держать, товарищ капитан!

Атаку партизаны отбили. Несколько выживших полицаев нырнули в расщелины у Шайтан-гряды. Они не представляли опасности.

На правом фланге все складывалось сложнее. Там противник теснил партизан, но до рукопашной дело, кажется, не дошло.

Вадим пересилил боль и тараканьей иноходью двинулся к месту боя. Ствол «ППШ» он ухитрился пристроить на предплечье.

Мимо него бежали люди, палили вниз. Выкрикивал задорные матерки Чернуля. Храбрость этого парня доходила до безрассудства. Два бойца вытаскивали из кустарника раненого Воронцова. Тот был белее извести, но, кажется, дышал.

Вадим оказался в разреженном лесу. Группа полицаев уже прорвалась сюда, выдавливала людей Сазонова с обрыва. Надрывно кричал Овчарук, призывал держаться.

Несколько фашистских прихвостней прорвались в лес, поджимающий базу с юга, и благополучно подорвались на мине. Остальные залегли, стали отползать обратно к обрыву, где имелась пара истоптанных троп. Партизанские пулеметы стреляли на флангах, подавили врага. Теперь защитникам лагеря не приходилось рассеивать свои силы. Все они сконцентрировались на краю обрыва.

Проходы между камнями усеяли тела полицаев. Партизаны добивали их с наслаждением, не жалея боеприпасов. Слишком много горя принесли людям эти вурдалаки.

Трое мерзавцев угодили в капкан, не успели вырваться. Группа Белоусова отрезала им путь к отступлению. Сопротивляться было нечем. Все патроны они извели, отсиживались в яме под кустарником, и один из них неосторожно зацепил рукой за ветку.

Чернуля тут же полоснул по кустарнику очередью. Полицаи вылетели оттуда как ошпаренные, кинулись к обрыву. Один запутался в полах шинели, покатился, собирая листву. Второй поймал пулю на самом обрыве. Третий успел сигануть вниз, но отнюдь не там, где была тропа.

Уцелевший полицай извивался, делал страстные глаза, просил не убивать на чистом русском, практически литературном языке. Он ползал в ногах партизан, окруживших его.

– Не стреляйте, прошу вас Христом Богом. Я искуплю свою вину, все расскажу. Вы не пожалеете, что сохранили мне жизнь. Я не делал ничего преступного, меня заставили…

– Да это же Костыль, – удивленно заметил один из партизан. – Погоняло у него такое, а фамилия вроде Костенко. Харьковский сукин сын. Его подстрелили в том году, так смотри-ка, оклемался, мало оказалось. Он лично всю семью Игнатенко в расход пустил, а у них два мелких гольца было. Сосед наш, в Конном переулке обретался. На карьере работал, прежде чем к немцам переметнуться. Его жена родная прокляла, сбежать от него хотела, так он ее избил до потери сознания, а потом сам пристрелил.

Возможно, эта мразь и имела какую-то информацию, но пойманных предателей партизаны в живых не оставляли. Он просил пощады, пока в лоб ему не уперся ствол «ППШ». Башка негодяя раскололась.

Вадим перегнулся через обрыв. Полицай ухитрился сигануть с кручи в том месте, где высота была наибольшей. Внизу лежали камни. Капитан поморщился. Теперь он понимал, что означает выражение «разбиться в лепешку».

Нападение партизаны отбили, но хорошо понимали, что это только первая ласточка. Полицаев в районе было как грязи. Гибель подельников их не остановит, даже наоборот. Спасует полиция, подтянутся по проторенной дорожке егерские подразделения немецкой армии.

От одного партизана к другому пробежала тяжелая весть. От ранений скончался комиссар Воронцов.

На обрыве осталось охранение, остальные брели в лагерь. Усталые люди с трудом переставляли ноги, тянули на волокушах раненых.

Командир отряда Сазонов и его заместитель Овчарук остались живы. Их лица были измазаны кровью, но, по всей видимости, чужой. Победу было трудно назвать пирровой, и все же особой радости она не принесла.

– Спасибо, товарищ капитан, выручили наших, – севшим голосом проговорил Сазонов. – Семен мне уже рассказал. Видите, какое дело неприятное. Теперь придется отложить на какое-то время выполнение вашего задания. Вон как полицаи вам подкузьмили.

– Я все понимаю, Василий Лукич, – устало ответил Вадим. – Будем считать эти обстоятельства форс-мажорными.

В ходе боя погибли восемнадцать партизан. Четверо были тяжело ранены. Десятерых зацепили пули, но все они могли ходить самостоятельно. Их уже перевязали.

В последующие полчаса командир принял волевое решение. Как бы ни было комфортно в лагере, его придется перебазировать севернее, на законсервированную базу, расположенную в Глуховском распадке. Время на сборы – полтора часа. Похоронить погибших, собрать весь скарб, соорудить носилки и волокуши для раненых.

Отряд выступил без опоздания. Партизаны оставляли землянки, баню, все, что нажито непосильным трудом, как мрачно пошутил Белоусов. Опечаленные люди сгибались под тяжестьюоружия, боеприпасов, бытовых принадлежностей, запасов съестного. Они уходили из лагеря в колонну по одному, пересекали овраг, поднимались в горы по узким тропкам.

Овчарук возглавлял процессию. Раненых тащили на волокушах и носилках.

Вадим уходил в числе последних, вместе с командиром. Мимо них тащились мрачные люди, молодые и не очень. Прошли несколько женщин, без которых партизаны окончательно одичали бы, заплесневели и перешли на подножный корм. Поредевший отряд втягивался в узкую расщелину между скалами.

Хромал пожилой врач Мезенцев, увешанный сумками с бинтами и лекарствами. Этому подслеповатому доктору, имеющему привычку постоянно протирать очки, сегодня было чем заняться.

Колдовал сапер на входе в расщелину, зарывал что-то в ямку под скалой, разматывал бикфордов шнур. Умчался куда-то длинноногий посыльный. Вскоре он вернулся с парой бойцов, сидевших в охранении.