Минуемое - Арсений Долохин

Когда мы посмотрели друг другу в глаза, я сразу понял, что ничего не было. Не было ни ногтей, скребущих затылок, ни ладони, исступленно хватающей шею, ни согнутых колен, ни истеричной интонации, ни душного молчания. Даже самого звонка и того тоже не было. Человек в свитере смотрел на меня точно так же, как и в то мгновение, когда меня втолкнули на заднее сиденье черной машины с непроницаемыми окнами, или как в тот момент, когда меня посадили за стол, на котором ничего не было, кроме бесчисленных несуществующих на первый взгляд царапин. Было только то, чего он хотел или, по крайней мере, то, что он считал допустимым.

Человек в свитере подошел ко мне и взглянул на меня сверху вниз. Я все еще сидел на полу, придавив ногу тазовой костью. Было неуютно, но я стойко терпел. Ассистенты стояли напротив, молча выжидая, их лица также подтверждали, что они не помнили ничего лишнего и неинтересного.

— Смотри, — обратился ко мне человек в свитере. — Переживать не надо, спрашивать тебя все равно не о чем. Ты доедаешь все остальные препараты из этой табакерки, и мы в расчете. Справишься дозы за две еще.

Я с сомнением заглянул в самую глубину глаз человека в свитере, но зря. В его глазах не было ни глубины, ни мели. В моих наверняка все было совсем иначе. Я понял, что все здесь по-прежнему было серьезно, и все сказанное здесь вслух весило не меньше, чем значило. Откуда-то снаружи донесся отдаленный шум — что-то куда-то ехало, может даже в сторону кабинета с зарешеченным окном.

— А не боитесь? — спросил я, вовсе не ожидая, что человек в свитере опомнится и передумает. Просто хотелось, чтобы наша беседа выглядела хотя бы чуть-чуть естественно.

Человек в свитере не ответил и повернулся к ассистентам. Бритый подошел ближе. Низкий с темными волосами взял со стола ларец и принес его человеку в свитере. Сердце в груди застучало резко, стреляя кривыми зыбкими волнами во все клетки моего организма.

Перед глазами вдруг что-то мелькнуло и исчезло. Я сразу понял, что это было.

Две галочки темно-серого цвета, с помощью которых малоодаренные авторы пейзажей изображают летящих чаек, только крылья были совершенно прямыми. Одна была вложена в другую, как будто сильная чайка закрывала слабую от порывов сурового морского шторма.

Человек в свитере раскрыл шкатулку. Сердце поднялось выше, затруднив дыхание, но зато приятно нагрев голову очередной пульсирующей волной.

Бритый ассистент вдруг подал голос.

— А может, ну его, сольем лучше в канализ…

— Ебальник завали, хуйло, — коротко и внятно приказал человек в свитере, и встревоженный ассистент сразу замолк.

Зачерпнув горстку препаратов, человек в свитере протянул их мне. Среди смиренно выжидавших своего часа шариков и сферических тел не было повторяющихся. В прошлый раз я даже не обратил на это внимания.

Не глядя больше ни на кого и ни на что, я вытянул вперед свою ладонь. Свет стал расплываться, как будто ему уже не терпелось. Человек в свитере заботливо высыпал в мою руку вереницу разнородных частичек невозможного. Я прикрыл глаза в надежде предугадать томящееся впереди. Ничего не было.

Открыв глаза, я поднял голову и посмотрел на нависшего надо мной человека в свитере. Его лицо почти не поменялось, но я чувствовал, что внутри он тоже пытается настроиться.

— А можно спросить? — не постеснялся я задать напоследок внезапно взволновавший меня вопрос.

— Спрашивай и глотай, а я попробую ответить быстро и коротко, — кивнул мне человек в свитере. Его взгляд не смог меня обмануть — я понял, что он пока еще не готов. И я понял, что не хочу его сейчас ни о чем спрашивать. Поднеся руку ко рту, я высыпал в глотку все, чем поделился со мной человек в свитере, и уверенно проглотил. Человек в свитере не выдержал и на всякий случай отошел подальше, ассистенты повторили за ним.

Как только они отдалились, в голову ударило черное облако, растворилось и выстрелило струями жгучих чернил куда попало. Никакой сладости во рту не было, стало горько и едва не тошно. Я высвободил из-под себя зажатую ногу, привалился спиной к какому-то шкафу, возможно, к тому самому, в котором не так давно хранился чудо-ларец, и стал ждать неминуемого. Человек в свитере и ассистенты смотрели на меня с неестественным спокойствием, но только до той поры, пока чернота не ворвалась в кабинет. Когда под потолком, опасно шатнув возмущенно взвизгнувшую лампочку, возникла бесформенная черная туча, человек в свитере моментально забыл про меня и приник к полу, очевидно, опасаясь, что туча может опуститься намного ниже. Ассистенты бросились в разные стороны, низкий попробовал забраться в шкаф, но там было место только для бесчисленных разноцветных папок; бритый попытался выскочить из кабинета, но человек в свитере пообещал покарать его сразу же, если дверь откроется хоть на миллиметр. Я смотрел на этот цирк уже отрешенно, расслабленный пропитавшими меня насквозь чернилами. Чернота расплывалась по кабинету. Свет лампы еле пробивался сквозь крепчающую завесу.

Беспросветная пелена заполонила голову, не оставив ни малейшей бреши. Сил не осталось совершенно, поэтому голова повернулась вбок как-то сама. В чернеющей пелене полыхнула вспышка, мимолетная, но жаркая. Я смотрел на стол, за которым когда-то сидел сам, и упорно наблюдал вместо него что-то другое, безымянное.

Тьма окутала кабинет. Остались едва заметные очертания и контуры, по которым уже не было смысла ни о чем судить.

Человек в свитере лежал на полу где-то в середине кабинета и тоже пытался отыскать хоть что-нибудь внятное посреди сгустившейся неизвестности.

Воцарившийся вместо стола предмет вдруг показался мне знакомым.

— Это кровать, что ли? — услышал я голос человека в свитере, донесшийся будто из-за зарешеченного окна, которое тоже давно пропало во мраке.

Арсений лежал на кровати и почти безразлично смотрел на обступившую его со всех сторон темноту. Темнота пыталась его обхитрить, то делая вид, что застыла на месте, то незаметно придвигаясь ближе. Арсению было все равно, он просто лежал и смотрел. Становясь ближе, темнота неумолимо растворяла в себе спальню вместе со всем, что в ней было. Вещи, некогда материальные и осязаемые, таяли и исчезали навсегда. Арсений ничему не удивлялся, он знал, что когда-нибудь их у него не станет. Темнота сгущалась, становясь густой и вязкой, будто гной, выдавленный из самого недра земли. Арсений понимал, что других цветов он уже не увидит. Потом чернота приблизится к его лицу вплотную и вольется ему в глаза. Глаза Арсения