Кузница Тьмы - Стивен Эриксон

о забытый всеми Сын Тьмы, ибо я твое дитя, твое уродливое, извращенное отродье. Узри же в этих дырах свое будущее, если осмелишься!

– Хватит! – прорычал Грипп, направляясь к безумцу. – Твой разум пострадал, и ты теперь кидаешься на всех подряд!

Кадаспала развернулся к нему, оскалившись в усмешке:

– Разве в моих руках возмездие? Беги к своему хозяину, трусливый пес. Проливай кровь и дальше!

Старик ударил его, и художник рухнул на пол.

– Прекрати! – Грипп шагнул к нему, но, увидев Хиш Туллу, отступил назад. – Прошу прощения, госпожа. Меня будто по зазубренному лезвию протащили. Режет со всех сторон.

Кадаспала лежал на полу, тихо смеясь и что-то бормоча себе под нос.

Хиш Тулла подошла к Андаристу.

– Видишь мои слезы? – спросила она, опускаясь на колени и гладя его по щеке. – Ты горюешь не один, Андарист.

И она крепко обняла последнего из братьев.

Часть четвертая. Кузница Тьмы

Глава шестнадцатая

Вера, – сказал Драконус, – никогда не кажется странной тому, кто ее исповедует. Подобно загнанному глубоко в землю железному колу, она служит якорем для многих убеждений. Никаким ветрам не сорвать ее с места, пока почва остается твердой.

Скакавший рядом с отцом Аратан молчал. Впереди простиралась голая равнина, на которой лишь изредка попадались низкие каменные пирамиды, какие могли бы обозначать перекрестки дорог. Но юноша не видел никаких перекрестков – он едва мог различить дорогу, где они ехали. Тускло-голубое небо над головой напоминало отполированное олово, на фоне которого можно было рассмотреть далекие стаи птиц, проносившиеся подобно подхваченным ветром облакам.

Драконус вздохнул:

– Каждый отец терпит поражение, пытаясь передать мудрость своему ребенку. Никакая краска не пристанет к запотевшему камню. Ты слишком порывист и нетерпелив, слишком поспешно отвергаешь чужой опыт. Юность бьет из тебя ключом, и я вижу это не хуже других.

– У меня нет никакой веры, – пожал плечами Аратан. – Никакого якоря, никаких убеждений. Куда меня понесет ветер, туда я и полечу.

– Полагаю, – сказал Драконус, – что ты ищешь свою мать.

– Разве можно искать ту, о которой совсем ничего не знаешь?

– Ты сможешь и будешь ее искать, и это станет для тебя главным. А если однажды найдешь, то наверняка решишь, что больше тебе ничего не нужно. Хочу предупредить, что впереди тебя ждет разочарование и что самые драгоценные в жизни дары всегда приходят с неожиданной стороны, однако ты останешься верен своему желанию. Вот так. Больше ты от меня ничего не узнаешь и ничему не научишься.

Аратан нахмурился, поняв, что не в силах ничего скрыть от отца. Путь обмана был самым простым, но только глупец пытался бы продолжать им следовать, потерпев неудачу.

– Вы отослали мою мать прочь, – проговорил он.

– Из любви к ней.

Они проехали мимо очередной груды камней, и Аратан увидел, что вдоль ее края выложены рядами выбеленные солнцем косточки пальцев, напоминающие зубы.

– Не понимаю. Она что, вас не любила? Во имя любви вы решили разбить ее сердце? Нет, отец, я не вижу в том мудрости.

– Не так ли ты подловил наставника Сагандера?

– Я ни на чем его не подлавливал…

– Под маской невинности, Аратан, ты превращаешь любое свое слово в оружие. С Сагандером это еще могло сработать, поскольку он отказывался воспринимать тебя иначе как маленького ребенка. Однако среди взрослых ты станешь известен как вероломный обманщик.

– Я никого не обманываю, отец.

– Когда притворяешься, будто не осознаёшь той боли, которую причиняют твои слова, – обманываешь.

– Вы всегда отсылаете прочь тех, кого любите? Нам вечно придется странствовать среди руин вашего прошлого? Олар Этил…

– Я говорил о вере, – ответил Драконус, и в голосе его прозвучала сталь. – Именно она определит твой путь, Аратан, и я нисколько в том не сомневаюсь, ибо не что иное, как вера, направляет каждого из нас. Можешь воспринимать ее как некий набор убеждений, чувствуя, что они своенравно тянут тебя в разные стороны, и убеждать себя, будто каждое из них имеет некую цель. Но это не слишком разумный путь, и движение по нему – лишь иллюзия. Не доверяй ожидающим тебя целям: они всего-навсего химеры, чьи обещания только укрепляют породившую их веру, вводя в заблуждение, так что в итоге ты всегда оказываешься там, откуда начал, но, увы, при этом ты уже не молод и не преисполнен страсти, как прежде, а стар и измучен.

– К описанному вами, отец, вряд ли стоит стремиться. Если таков дар вашей мудрости, то он весьма горек.

– Я пытаюсь тебя предупредить, Аратан. Нас ждет борьба, которая, боюсь, распространится далеко за пределы Куральда Галейна. Я сделал все, что мог, для Матери-Тьмы, но, как и ты, она была еще молода, когда я впервые поделился с ней своим даром. С тех пор она считает каждый свой шаг целенаправленным и ведущим вперед. Это якорь, общий для всех нас. – И Драконус замолчал, будто подавленный собственными словами.

– Значит, так вы воспринимаете любовь, отец? Как дар, который приносите другим, чтобы самому потом стоять в стороне, ожидая, окажутся ли они его достойны? А когда неизбежно выясняется, что это не так, вы отвергаете их и отправляетесь на поиски очередной жертвы?

Лицо Драконуса помрачнело.

– Существует тонкая грань между бесстрашием и глупостью, Аратан, и ты сейчас весьма опрометчиво по ней ступаешь. Дар, о котором я говорю, – вовсе не любовь. Это власть.

– Власть никогда не должна становиться даром, – заявил юноша.

– Любопытное суждение, особенно если учесть, что его высказал тот, кто полностью лишен власти. Но я готов тебя выслушать. Говори.

– Дары редко ценят по достоинству, – продолжил Аратан, вспомнив свою первую ночь с Ферен. – И тот, кто их получает, сперва лишь приходит в замешательство. А потом… жаждет большего. Жажда порождает ожидание, и тогда дар перестает быть даром, превращаясь в плату. Дарение становится привилегией, а получение дара – правом. И в результате он обретает горький вкус.

Драконус остановил коня. Мгновение спустя его примеру последовал и Аратан, развернув к нему Бесру. Казалось, будто ветер скользит между ними.

Отец, прищурившись, испытующе посмотрел на сына.

– Аратан, думаю, ты слышал, о чем предупреждал меня Гриззин Фарл.

– Даже если и слышал, отец, то забыл. Я вообще мало что помню из того вечера.

Драконус чуть дольше задержал на нем взгляд, затем посмотрел в сторону.

– Похоже, – сказал он, – каждый мой дар вырезан из моей собственной плоти и все раны и шрамы на моем теле складываются в карту, на которой проложен путь моей любви. Ты знал, сын, что я редко сплю?