М. Берг. Чашка кофе. (Четыре истории) - Михаил Иванов

– Это было… – мучительное напряжение исказило лицо Максуда. – Это было похоже…

– Говори!

– На абсурдную и страшную… постановку…

– Рассказывай!

Взгляд Максуда остекленел, а зрачки раскрылись под ударом приливной волны – эмоции накатили и накрыли сознание, окутав грёзами наяву. Какой-то своей частью Максуд вновь оказался там, в сохранённом памятью манящем и ужасающем прошлом, лишь собственный голос продолжал звучать – сам по себе, точно другая часть Максуда цеплялась изо всех сил за реальность настоящего, не желая пропасть во власти кошмара. Возникшая двойственность принесла ощущение моста, перекинутого меж двух берегов. На этом шатком мосту он и задержался – ни взад, ни вперёд, снова зритель в чудном балагане…

– Скудные декорации… Тёмная, освещённая единственным факелом сцена. Плоские, будто нарисованные на заднике этой сцены, силуэты изломанных скал… Жутковатые исполнители в нелепых костюмах… Старик в дурацком тюрбане, похожий на сделанную из кривых палок и обрывков ветоши куклу-марионетку, – он смеялся, и тело его тряслось, точно невидимый кукловод дёргал за нити… Ещё там был пастух. Дикарь, с ролью без слов. И девушка – раненый ангел, – слабый свет, страдающий в пленившем его мраке… Происходящее виделось невероятно ясно, до мельчайших деталей, однако я всё же понимал, что реальность эта условна, как условны декорации, события и переживания персонажей, имеющих место быть лишь в рамках театрального представления… Да, именно так: я чувствовал себя зрителем, попавшим на спектакль! Я смотрел некую страшную сказку, к началу которой безнадёжно опоздал, и потому завязка сюжета мне неизвестна, отчего и мотивы героев – загадка, и сам смысл пьесы неясен… Невнятная суть в оставляющей желать лучшего постановке… Однако, сопереживая героине, я, должно быть, принял слишком близко к сердцу её такие искренние, хотя всего лишь присущие роли страдания, и в какой-то момент перестал быть зрителем – пьеса обернулась реальной жизнью! Там, в этой жизни, я совершил поступок… но следовал ли при этом собственной воле или просто напросто вжился в чужую роль? Зачем, зачем я вторгся в сюжет?! – и Максуд ладонями прикрыл глаза, словно спрятал их от невыносимо яркой вспышки света, причинившей внезапную боль.

Не отнимая ладоней от лица, он растёр глазницы, а после с силой провёл напряжёнными пальцами ото лба к затылку, как научил его когда-то Лётчик, затем ещё и ещё – и выдохнул, сбрасывая невидимую тяжесть.

– М-м-да… – проговорил уже спокойно, смиренно даже. – Последствия были ужасны… И – темнота. Занавес. Будто я умер – я, единственный зритель спектакля, пропустивший начало и по собственной глупости не увидевший его финал… – в голосе Максуда слышалось недоумение и разочарование. – В итоге я всё-таки заснул. А теперь, по прошествии времени, осознав свою ошибку, я начал сомневаться, верно ли отличил одно от другого, и всё пытаюсь определить: до которого момента я пребывал внутри воспоминания, а когда начался собственно сон?

Максуд замолчал, опустив глаза. Сошедший-с-Небес не тревожил его: он сам, казалось, был опечален и даже почему-то смущён.

– Подобные видения, слишком задевающие чувства, чтобы быть простыми воспоминаниями, посещают меня всё чаще, – снова заговорил Максуд. – Избранные фрагменты скучноватого спектакля, в которых актёры не схалтурили, выложились на всю скрытую мощь своего таланта, – последние ночи они не дают мне покоя! Каждое событие похоже на отыгранный эпизод, после которого занавес опускается – но ни единого поощрительного хлопка, ни единого возгласа возмущениязрителей… Зрителей, которых, возможно, и нет вообще…

– Я понимаю твою растерянность… Максуд. Извини, если тебе неприятно носить это имя, но пока, за неимением настоящего… Вспоминание основательно забытого прошлого подобно срезанию пласта загрубевшей кожи: страшно, больно, порой – мучительно. И должно быть больно! Но через это придётся пройти, если ты намерен вернуть свою память! Впрочем, я думаю, ты зашёл достаточно далеко, и теперь процесс идёт независимо от твоего желания или нежелания. Его уже не остановить. Кстати, ты заметил, как изменилась твоя речь? Местные сборщики и бродяги выражают свои мысли значительно проще, да и сами мысли их зачастую весьма примитивны. Ты вспоминаешь, дружище! А возросшая интенсивность переживаний говорит о том, что скоро тебя ждёт прорыв, в результате которого ты вспомнишь всё и наконец обретёшь целостность своего «я»!

– Выходит, уже скоро… Знаешь, Сошедший… наверное, я должен бы радоваться – и я, в общем-то, рад… но… на самом деле мне страшно. Бывает, память подсовывает такие вещи, которые при иных обстоятельствах я предпочёл бы не вспоминать. Например, я был свидетелем («свидетелем» – насколько же странно это звучит!), как старик-маг, мой самозваный учитель, тот самый мерзавец, что на пару с дикарём издевался над ангелом, продал меня, своего же ученика, за кусок вонючего сыра!

– И это повергло тебя в шок…

– Таков уж я, что предательство выбивает меня из колеи!

– Такова назначенная каждому человеку роль, что определённые обстоятельства должны вызывать соответствующие реакции. Маг – корыстный негодяй, хитрец и предатель, ты – наивный молодой человек, готовый довериться любому проходимцу. Шаблонные персонажи, незначительные роли в театре Вселенной… – Сошедший-с-Небес скривил уголок рта. – Взаимодействие этих персонажей, движущей силой которого является конфликт характеров, порождает некие события, которые взаимосвязаны с другими событиями и имеют определённые последствия, что ведёт… – и замолчал, задумавшись.

– К чему? – нетерпеливо спросил Максуд.

– К чему? – Сошедший-с-Небес помедлил и вздохнул. – К дальнейшему развитию сюжета и персонажей.

– Дурачок, потерявший память, свалившийся на его голову невесть откуда обгоревший полутруп… Путешествие, приключения, друзья и враги… – кивая в подтверждение верности отсчёта, перечислял Максуд. – А планы Верховного блюстителя и Мезахир-шэха? А распятие «лжепророка» и резня в Бастане? Куда развивается этот сюжет? Для чего он и какова его развязка? В чём смысл вот этого вот всего?! – Максуд вскочил на камень, где сидел, и потряс раскинутыми руками. – Всего этого сумасшедшего, невероятного, чудовищного балагана?!

Сошедший-с-Небес не спешил отвечать, переводя глаза то на небо, то на камни, то вниз, к редким оазисам джангала и побережью… Максуд сошёл со своего пьедестала, скрестил руки на груди и терпеливо ждал, пока он не насмотрится. В конце концов Сошедший-с-Небес сдался:

– Видишь ли… это вечный вопрос, терзающий человечество и человека. Я часто вижу его и в твоих глазах тоже, но… я не смогу дать тебе ответ, который…

– Но ты же сам неоднократно говорил! Ты же и действуешь так, словно знаешь, – разве нет?! Ведь не с бухты-барахты у меня сложилось впечатление…

– Видишь ли, – морщась, Сошедший-с-Небес потёр пальцем шрам на виске, – никто не знает точного ответа. Мы предполагаем то или иное, руководствуясь своим взглядом на мироустройство – взглядом персонажа пьесы. Иногда, преследуя определённую цель или искренне