Кузница Тьмы - Стивен Эриксон

– Хотите вступить в спор с женщиной, которая сейчас не в духе, хозяин?

– Гм… а ведь верно. Ты женщина. Уже не ребенок. Что ж, поскольку мне скучно, я облачусь в доспехи и шагну в опасную бездну женской ярости.

Кории очень хотелось хорошенько разозлиться на своего спутника, но это ей почему-то никак не удавалось.

– Прогресс цивилизации, хозяин, измеряется ее дарами. Она облегчает нам жизнь, позволяя реализовать наши намерения, желания и возможности.

– Тогда как измерить застой вышеупомянутого прогресса? Или даже его упадок?

– Намерения никуда не деваются. Желания угасают, а способности оказываются под вопросом. Согласие в обществе исчезает, но поскольку никого невозможно в том обвинить, сие приводит ко всеобщему замешательству и пустому недовольству. – Мешок наполнился до отказа. Взглянув на куст, Кория, к своему удивлению, увидела, что на каждой полностью оголенной ею ветке появились новые побеги, такие же коричневые, как и прежде бывшие на их месте листья. – До чего же забавное дерево, – заметила она.

– Илбарея маскируется, притворяясь мертвой, – пояснил Хаут. Яггут снял перчатки и начал стягивать кольчугу. – Отдай мне мешок с листьями, чтобы твои руки освободились для сбора дров.

– Весьма любезно с вашей стороны, хозяин. Но мне интересно: если я – махибе, сосуд, который следует заполнить, то почему его непременно нужно наполнять тупой работой и чувством разочарования?

Яггут сел на камень возле старого кострища и посмотрел на нее:

– Ты когда-нибудь держала под водой заткнутую пробкой бутылку? Нет? Ну да, зачем тебе. Не важно. Вытащи пробку – и что случится?

– Если в бутылке был воздух, то он выйдет в виде пузырьков и сменится водой. Если там была жидкость, то, полагаю, она тем или иным образом смешается с водой. Это все эксперименты для малышей, которые любят плескаться в ванне. Но, хозяин, как вы можете видеть, я не нахожусь под водой и внутри у меня вовсе не пустота, как вам хотелось бы думать.

– Я обучаю тебя, заложница, ради твоего же блага, поскольку это приносит мне облегчение и покой. Я слишком долго пробыл в цивилизации, чтобы в полной мере осознавать ее фундаментальные требования.

– У вас есть намерения, но нет возможностей, а тем более желания.

– Именно так, и я был бы недостойным учителем, если бы по недосмотру повел тебя в жизнь, столь же лишенную полезных знаний.

Кория долго смотрела на Хаута, а затем направилась за башню, где вместо заросшего сада обнаружила в земле большую яму шириной в четыре или пять шагов. Подойдя к ее краю и заглянув вниз, девушка увидела там лишь черноту. Подобрав камень, она бросила его в яму. Через несколько мгновений камень обо что-то ударился, а потом отскочил и с затихающим стуком полетел дальше.

Дрова были сложены у стены, и их хватило бы на десяток ночей у костра. Мысль об этом повергла девушку в уныние. Собрав охапку, она вернулась туда, где ждал Хаут, возле которого стояла последняя оставшаяся бутылка с вином. При виде бутылки у Кории возникло желание разбить ее о безволосую макушку яггута, но вместо этого она лишь положила дрова на землю, а затем отправилась на поиски растопки.

Вскоре девушка разожгла костер и села, ожидая, когда разгорятся угли. Над костром висел котелок с водой и горстью сомнительного вида овощей.

Порывшись в заплечном мешке, Хаут достал три кубка. Он протер их шелковым платком, которого Кория до этого ни разу не видела, а затем поставил в ряд перед бутылкой.

Какой-то звук со стороны башни заставил ее обернуться. В дверях стоял яггут. Он был выше Хаута на ладонь с лишним, широкоплечий и с длинными руками и ногами. Клыки его почти полностью почернели, не считая загнутых вверх концов, которые выцвели до красновато-янтарного оттенка. Лицо незнакомца наискось пересекал старый, но внушающий страх неровный шрам. Всю его одежду составляла полинявшая набедренная повязка, не скрывавшая нижней половины его мужского достоинства. Вертикальные зрачки глаз были узкими, словно щелочки.

– Я убиваю незваных гостей, – объявил он.

– Мы непременно предупредим каждого, кто окажется рядом, – кивнул Хаут. – Кория Делат, познакомься: это Варандас. Я думал, он умер.

– И наверняка на это надеялся. – Варандас шагнул вперед. – Чудесный костер, – заметил он. – Мне достаточно лишь на него взглянуть, чтобы увидеть путь к нашей гибели. Каждый наш шаг хорошо освещен, пока внезапно не наступит тьма. Но с другой стороны, жить – значит идти спотыкаясь, а идти спотыкаясь – значит раз за разом падать головой вперед в пропасть. Неудивительно, что смерть забирает столь многих из нас.

– Но не тебя, – сказал Хаут. – Во всяком случае, пока ты еще жив. Сядь же, коли решил нарушить наше мирное уединение, и налей нам вина.

– Она слишком юная, чтобы пить…

– Кория познала вино еще из груди матери.

– Я хотел сказать: слишком юная, чтобы пить за ее здоровье. Что же касается того, чтобы разлить вино, – ты что, так и не научился работать руками, если тебе требуется помощь для столь простого дела?

Кория фыркнула.

Варандас взглянул на нее, будто оценивая заново:

– То смех женщины.

– Она тисте, – объяснил Хаут. – Ей может быть тысяча лет от роду, но ты об этом даже не догадаешься.

– Наверняка ей не столько.

– Нет, конечно, но суть не в этом. Может, я и не умею работать руками, но должен заметить, что тебе по-прежнему недостает ума, Варандас, из чего следует, что глупость, которой ты страдаешь, воистину вечна.

– Да, я считаю глупость болезнью, – кивнул Варандас. – И написал прекрасный трактат, в котором отстаиваю свою точку зрения. Естественно, весьма неубедительно.

– Не читал.

– Никто его не читал. Меня вполне устраивает воспринимать написание трудов как вполне достойное желание, в то время как практическое его воплощение скучно и утомительно, так что я оставляю сие тем, кто не столь ценен, как я, поскольку мыслящим частям моего мозга и без того есть чем заняться.

– Таковы аргументы тысяч бесполезных гениев, каждый из которых готов высказать свое мнение, особенно отрицательное, поскольку этим они могут оправдать собственное нежелание что-либо делать, кроме как жаловаться.

– Все они – хорошая компания, – изрек Варандас, беря глиняную бутылку без каких-либо опознавательных знаков и внимательно ее разглядывая. – Объявляю сей напиток единственным в своем роде по качеству.

– Все правильно, – согласился Хаут.

– У тебя есть еще?

– Нет.

– Ладно. – Он вытащил пробку и наполнил каждый кубок до краев.

– Хочешь, чтобы вино пролилось нам на руки?

Варандас выпрямился:

– Нет, я просто хочу, чтобы вы взглянули на кубки и оценили, сколь совершенно мое чувство меры.

– Боюсь, Кория уже смогла его оценить.