Коглин - Деннис Лихэйн

— Он паршивый тип, — заметил Джо, не сводя глаз с ее спины, с родимого пятна цвета мокрого песка.

Она посмотрела на него с легким разочарованием. Легким, но оттого еще более обидным.

— Нет, он не такой.

— Заступаешься за него?

— Я тебе говорю, что он не такой плохой мужик. Он не мой мужик. Он не из тех, кого я люблю, кем я восхищаюсь и прочее. Но он не плохой. Не надо все время упрощать.

— Он убил Тима. Или приказал убить.

— А Тим что же, зарабатывал на жизнь раздачей милостыни несчастным сироткам?

— Нет, но…

— Но — что? Не бывает хороших и плохих. Просто каждый по-своему пытается пробиться. — Она закурила, потрясла спичку, пока та не почернела, чуть дымясь. — И хватит, черт побери, всех судить.

Он не мог оторваться от ее родимого пятна, ему казалось, что он теряется в песке.

— Ты хочешь и дальше с ним встречаться.

— Не начинай заново. Если мы и правда уезжаем из города, тогда…

— Мы уезжаем из города. — Джо уехал бы и из страны, если бы это означало, что больше до нее не дотронется ни один мужчина.

— Куда?

— В Билокси, — ответил он и тут же понял, что это и в самом деле неплохая мысль. — У Тима там было много друзей. Я с ними знаком. Они занимаются ромом. Альберту поставляют товар из Канады. Он специализируется на виски. Так что если мы будем держаться побережья залива — Билокси, Мобайл или даже Новый Орлеан — и если мы сможем подкупить нужных людей, то, может, все и обернется хорошо. Это страна рома.

Она немного подумала над этим. Всякий раз, когда она вытягивалась на постели, чтобы стряхнуть пепел с папиросы, по родимому пятну словно проходила рябь.

— Я должна с ним увидеться на открытии нового отеля. Это на Провиденс-стрит, знаешь?

— «Статлер»?

Она кивнула:

— Там собираются поставить радио в каждый номер. А мрамор привезли из Италии.

— И что?

— Он там будет со своей женой. Хочет, чтобы я пришла, ну не знаю, видно, потому, что его это возбуждает: видеть меня, когда он идет под ручку со своей женушкой. А потом он на несколько дней уезжает в Детройт вести переговоры с новыми поставщиками, я точно знаю.

— Ну и что же?

— Ну и вот, это нам даст как раз столько времени, сколько нужно. Когда он начнет меня искать, у нас уже будет фора в три-четыре дня.

Джо поразмыслил над этим.

— Неплохо, — признал он.

— Я знаю. — Она снова улыбнулась. — Как, сможешь уладит все дела и в субботу прийти к «Статлеру»? Например, часов в семь?

— Конечно.

— Значит, едем, — отозвалась она и поглядела на него через плечо. — Только больше не говори, что Альберт плохой. Если бы не он, мой брат сидел бы без работы. А прошлой зимой он моей матери купил пальто.

— Ладно-ладно.

— Я не хочу ссориться.

Джо тоже не хотелось ссориться. Всякий раз, когда у них случались ссоры, он проигрывал, и всегда оказывалось, что он извиняется за то, чего даже не совершал, чего даже и не думал совершать. Извиняется за то, что не делал того или этого, что не думал делать того или этого. Та еще головная боль.

Он поцеловал ее в плечо:

— Тогда мы не будем ссориться.

Она взмахнула ресницами:

— Ура.

Окончив дельце в питсфилдском филиале Первого национального, Дион с Паоло вскочили в машину, и Джо тут же врезался багажником в фонарный столб, потому что думал о ее родимом пятне цвета мокрого песка. О том, как это пятно двигалось между ее лопатками, когда она оборачивалась на него и говорила, что, может быть, она его и любит, и когда она утверждала, что Альберт Уайт не такой уж плохой. Ну да, сущий ангелочек этот сволочной Альберт! Друг простого народа, купил твоей мамаше зимнее пальто, ведь ты согревала его собственным телом. Родинка напоминала формой бабочку, только с зазубренными и заостренными крылышками. Джо подумал, что и Эмма тоже такая, и потом приказал себе: довольно, сегодня вечером мы уезжаем из города, все проблемы решены. Она любит его. Ведь это главное? А все прочее — так, мелочи. Какой бы ни была Эмма Гулд, он желал этого на завтрак, на обед, на ужин и в качестве закуски. Он желал этого до конца жизни — желал веснушек, что цепочкой тянулись по ее ключице и переносице; легкого мычания, которым оканчивался ее смех; того, как она произносила «два» — так, будто в этом слове не один слог, а два.

Дион и Паоло выбежали из банка.

Забрались на заднее сиденье.

— Хо́ду! — скомандовал Дион.

Высокий лысый тип в серой рубашке и черных подтяжках выскочил из банка, вооруженный дубинкой. Дубинка — не пистолет, но все-таки болезненная штука, если ему удастся подобраться близко.

Джо ребром ладони ударил по рычагу, переключаясь на первую, и дал газу, но машина двинулась назад, а не вперед. Назад. На пятнадцать футов. Глаза парня с дубинкой выкатились от изумления.

Дион завопил:

— Эй! Эй!

Джо ударил по тормозам, выжал сцепление, снялся с задней передачи, переключился на первую, но они все-таки въехали в столб. Не очень опасное столкновение, просто неприятное. Болван в подтяжках будет до конца жизни рассказывать жене и друзьям, как напугал трех бандюганов, которые аж задний ход дали на угнанной тачке, лишь бы подальше удрать от него.

Машину швырнуло вперед, из-под колес взметнулась пыль и камешки, прямо в лицо парню с дубинкой. К тому времени перед банком уже стоял еще один тип, в белой рубашке и коричневых брюках. Он вытянул руку. Джо видел в зеркальце, как эта рука дернулась. Джо не сразу сообразил почему. «Ложись!» — велел он, и Дион с Паоло упали на свое сиденье. Рука парня дернулась еще раз, потом еще раз-другой, и боковое зеркало разлетелось вдребезги, осколки посыпались на немощеную улицу.

Джо свернул на Ист-стрит, нашел переулок, который они высмотрели еще на прошлой неделе, резко подал машину влево, чтобы в него вписаться, и утопил педаль газа в пол. Несколько кварталов они мчались параллельно железной дороге, тянувшейся позади фабрики. Теперь вполне можно было предположить, что к делу уже подключились полицейские: вряд ли они перекрыли дороги, но все-таки могли обнаружить следы их шин возле грунтовой дороги у банка. И понять, в каком направлении они вначале поехали.

Этим утром они угнали три машины, все — в Чикопи,