Всё началось с грифона - Кияш Монсеф

мама всегда готовила в избытке, периодически беседовала с Кэрри на северокитайском, скидывала нам плейлисты, полные приторных тайваньских поп-песен, которые по непонятным причинам застревали у меня в голове на недели. Однако было и то, чего мы никогда не видели. Может, она не хотела нам этого показывать, а может, просто не знала, как это сделать. Если кто-то и мог понять, как у меня получается существовать меж двух миров и при этом пытаться в каждом из них быть полноценной личностью, так это Грейс.

– Хорошо, Джи, – сказала я. – Если что, к тебе я обращусь первой. А теперь иди поболтай со своим футболистом.

Грейс одарила меня свирепым взглядом, глаза сузились.

– Ладно, – сказала она вызывающе. – Именно так я и сделаю.

Грейс глубоко вздохнула, пригладила волосы, развернулась на каблуках и помчалась вслед за Хоуи и его друзьями. Я постояла еще мгновение, чувствуя, что потеряла равновесие и защиту. У обеих моих подруг были другие друзья, другие занятия. Может, и не только у них.

Позже тем же утром я шмыгнула в библиотечный читальный зал, достала телефон и написала Себастьяну. Когда он ответил мне, я открыла видеочат. Себастьян был в своей комнате в общежитии, позади него виднелась двухъярусная кровать.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.

– Мне одиноко, и меня никто не понимает, – ответила я. – А ты?

Я сказала правду, но при этом улыбалась. Было здорово откровенничать с кем-то.

– Примерно так же, – рассмеялся Себастьян.

– Чем занимаешься? – спросила я.

– Математикой, – сказал он, покрутив пальцем.

Британский акцент резанул мне слух сильнее обычного.

– А ты можешь говорить еще более аристократично?

– Математикой, – повторил он, подражая теперь моему произношению. – Это сложнее, чем кажется.

– Я теперь живу не одна, – сообщила я. – Со мной поселилась в-е-д-ь-м-а.

– Как странно, – сказал Себастьян. – Зачем?

– Ей нужно было где-то пожить, – объяснила я. – А мне, наверное, понадобилась компания. В любом случае мне кажется, что она ничего, но, если я вдруг начну превращаться в лягушку, причину ты знаешь.

Себастьян помолчал.

– Погоди, – произнес он слабым голосом, – она и правда может превратить тебя в лягушку?

Я совсем забыла, с кем разговаривала. У Себастьяна было больше причин верить в магию, чем у остальных.

– Я пошутила, Себастьян, – объяснила я. – Думаю, у нее бы ничего не получилось, даже если бы ей захотелось это сделать. Мне вообще кажется, что она не умеет колдовать.

– Что ж, это радует, – сказал он. – А то я не знаю, как превратить лягушку обратно в девушку.

Он беспокоился обо мне?

– Считаешь, я совершаю ошибку?

– Понятия не имею, – ответил Себастьян. – Но если говорить формально, моя жизнь теперь не такая странная, как твоя, а это показатель.

– Отлично, – рассмеялась я. – Большое спасибо. Я именно за этим тебе и позвонила: хотела почувствовать себя ненормальной.

С Себастьяном было легко вот так перешучиваться.

– Знаешь, Маржан, ты можешь рассказать мне все что угодно, – сказал он. – И я всегда тебе поверю.

По взгляду Себастьяна и тону его голоса – пусть даже я видела собеседника лишь на экране телефона – казалось, что он имел в виду нечто большее. Комната уменьшилась, будто его слова заняли все пространство. Вдруг я подумала о Киплинге, о его крыльях, заполняющих собой огромный зал, о боли и недуге, разрушающих его тело. У меня возникло ощущение, что я смотрю из-за угла на что-то ужасное и не могу толком это разглядеть, потому что оно пылает, сияя ярче солнца. Это была дыра в ткани Вселенной, за которой ничего не имело смысла.

Это единственное, чего я не могу тебе рассказать.

Внутри меня вновь зашевелились угри, как происходило всякий раз, когда мы вот-вот могли заговорить о Киплинге. Краем глаза я заметила, что по библиотеке в поисках свободного места бродит Грейс.

– Мне нужно идти, Себастьян, – сказала я. – Спишемся вечером?

– Конечно, – улыбнулся он и помахал рукой.

Я помахала в ответ и завершила звонок.

Мгновение спустя, когда я убирала телефон в карман, в читальный зал проскользнула Грейс, зажав под мышкой хрестоматию по всемирной истории в переплете на спирали.

– С кем ты разговаривала, Мар? – осведомилась она.

– Ни с кем, – ответила я.

Она окинула меня скептическим взглядом.

– Я точно слышала, как ты только что с кем-то разговаривала.

– О, – пробормотала я, – э-э, да. Это был, – я на секунду замялась, – мой бухгалтер.

– Неужели?

Она мне не поверила.

– Правда, – уверила я.

– Маржан Дастани, – начала Грейс с коварной усмешкой. – Я уверена, что ты влюбилась.

– Ни в кого я не влюбилась, клянусь. – А потом, так как врать гораздо легче, если добавить при этом крупицу правды, я добавила: – И уж точно не в моего бухгалтера. Бр-р.

– Тогда в кого? – спросила она.

– Ни в кого, ясно? – отрезала я.

Грейс перестала улыбаться.

– Хорошо, – сказала она. – Забудь об этом.

Грейс села за стол напротив меня и начала доставать книги.

– Кстати, я поговорила, – сообщила она, и по ее лицу расплылась хитрая усмешка.

– С футболистиком?

Грейс кивнула.

– И?

– Он милый, – сказала она. – Посмотрим.

Грейс пожала плечами, и я почувствовала гордость за нее.

– Знаешь, я ведь не всегда была ведьмой.

Мы доедали ужин – уже второе приготовленное Мэллорин домашнее блюдо за два вечера. Ей почти постоянно хотелось говорить, а я была не против, если в доме было что-то, кроме молчания, сомнений и гнева. Прошлой ночью она жгла шалфей, чтобы изгнать дурную энергию. Не знаю, получилось ли, но с появлением Мэллорин дом стал казаться более гостеприимным.

– А кем ты была? – спросила я.

– Просто девочкой, – сказала она. – Обычной девчонкой по имени Мэллори.

Мэллори Мартелл выросла в маленьком унылом городке на севере Калифорнии. Примечательного в нем было немного: большая церковь, школьная футбольная команда, закрытая лесопилка, а еще излишняя склонность жителей к веществам, о которой все предпочитали молчать.

– В церковь ходят два типа людей, – рассказывала Мэллорин. – Одни хотят приблизиться к тому, что любят, а другие пытаются спрятаться от того, что их пугает. В моем городе люди в основном относились ко второму типу. Какое-то время меня это не напрягало, потому что у меня была своя церковь.

Церковью Мэллори был реликтовый секвойный лес, который поднимался от города по склону холма. Она могла блуждать в нем часами, лежать на лесной подстилке, смотреть сквозь ветви на движущиеся клочки неба, прислушиваться к гуляющему по древним ветвям ветру, к шороху шагов оленей и койотов, к тихому биению жизни. Там, в лесу, Мэллори впервые почувствовала пробуждение силы, которую стала называть магией.

– Впрочем, кто знает, – сказала она, пожимая плечами, – может быть, я тоже пряталась.

Всякий раз, возвращаясь в город, Мэллори чувствовала, что не вписывается в него. Она постоянно задавала неправильные вопросы, из-за которых молодежные пасторы периодически отводили ее родителей в сторонку для тихих, но серьезных бесед. «Если на седьмой день Богу потребовался отдых, откуда нам знать, что Он не делает иногда перерывов? Быть может, Он отдыхает прямо сейчас?»; «Верят ли инопланетяне в инопланетного Иисуса, или они все попадают в инопланетный ад?»; «Если дьявол может принять любое обличье, почему бы ему не принять обличье молодежного пастора? И тогда откуда нам знать, что вы не дьявол, пастор Крис?» Из-за таких вопросов другие дети бросали на нее странные взгляды, а взрослые неодобрительно качали головами.

Когда Мэллори была помладше, ей достаточно было убежать в лес, в то место, где она чувствовала себя свободной и живой. Но к тому времени как Мэллори исполнилось четырнадцать, он стал казаться ей слишком маленьким, слишком близким к тому, от чего она пряталась, чтобы чувствовать себя там в безопасности. Город, родители, школа, молодежные пасторы – все пытались сделать из Мэллори человека, в которого ей превращаться не хотелось, навязать ей веру, которую она не разделяла. Казалось, не осталось ни выхода, ни смысла сопротивляться, потому что человек, которым пыталась стать сама Мэллори, никому не был нужен.

Но в один прекрасный день на страницах книги в мягкой обложке, купленной на гаражной распродаже, она обнаружила колдовство. Так в ее жизни появился смысл. Книга поведала, что можно использовать скрытую силу, которая проходит через все сущее. Ведьма видит нити, не дающие миру расколоться на части, и может перекручивать их, создавая новые формы, развязывать старые узлы, выплетать новые связи. У ведьмы была сила. И свобода.

Целый год Мэллори поглощала каждую книгу, которую ей удавалось раздобыть. Она прятала их в глубине шкафа, надеясь, что родители их не найдут. Ночью, когда все в доме засыпали, Мэллори читала книги при свете фонарика или свечи, впитывая каждую мелочь. Она отрывалась от учебы только для сна и каждую свободную минуту посвящала своему ремеслу.

Пять месяцев