Всё началось с грифона - Кияш Монсеф

Я даже не была уверена, что вообще их вижу, но стоило мне пройти мимо очередного вольера, как к стеклу, двигаясь, словно в танце, подлетел крошечный огонек и бесстрашно завис на уровне глаз. Я остановилась. Мне показалось, что огонек зовет меня к себе.

Я подошла поближе, а потом еще и еще, пока не прижалась лицом к стеклу и у меня не осталось никаких сомнений в том, что находится за ним.

Существо, парившее передо мной, было голым и лысым с головы до ног, его стрекозиные крылья тихонько шелестели за стеклом. Тело создания выглядело почти человеческим, только очень маленьким, но руки и ноги были длиннее положенного, а гениталии – во всяком случае, я предположила, что это были они, – смотрелись непривычно. Бледные конечности безвольно, расслабленно висели, мягко покачиваясь в воздухе. На круглом белом, словно лилия, лице существа любопытными черными бриллиантами мерцали глаза.

– Это фея, – произнес Горацио, и мир вокруг меня преобразился.

Я отступила от стекла и почувствовала, что на меня смотрят необыкновенные, диковинные глаза.

В одном из вольеров птицы с крыльями, сотканными из чистого солнечного света, порхали по ветвям гипсового дерева, оживленно щебеча.

– Птицы аликанто, – прошептал Горацио, – из Чили.

В другом из зарослей вереска на меня посмотрел белый олень с золотыми рогами.

– Златорог, родом из Словении.

Чуть дальше, под поверхностью кристально чистого пруда, скользило существо с серебристой чешуей и темной гривой.

– Макара из озера в горах Аннапурна.

Так продолжалось до бесконечности. Существа из всех историй, когда-либо рассказанных мне папой, сейчас наблюдали за мной, живые и абсолютно реальные.

– Что скажешь? – спросил Горацио.

– Как… – начала я.

– На это ушли годы. Потребовалось много терпения и серьезные исследования. Но в этом отчасти и заключается все веселье. Пришлось прошерстить спутниковые фотографии, трудовые книжки, свидетельства о смерти, ища ту маленькую деталь, которая выбивается из общей картины.

Он оглядел длинный зал, ряды вольеров, полных невиданных, невозможных существ.

– Их присутствие можно заметить, все они занимают какое-то место в жизни людей, нужно только знать, куда смотреть.

Каждый вольер был вместилищем удивительных чудес. Среди тлеющих углей каменной костровой чаши скользила саламандра, черная и гладкая, кожа ее мерцала характерным для земноводных блеском. У входа в темную пещеру медленно сжалась в кулаки пара огромных узловатых четырехпалых рук.

– Каменный великан, – прошептал Горацио. – Ужасно свирепый.

С высокой каменной перекладины за нами, помахивая хвостом и оскалив зубы, наблюдала большая кошка.

– Мой отец знал об этом? – поинтересовалась я.

– Конечно, – отозвался Горацио. – Некоторых он лечил.

– Сколько? – спросила я. – Сколько их здесь?

– Сто сорок пять, – сказал Горацио.

Слева от меня тонкая змея с сапфирово-синими глазами отделилась от ветки дерева и поплыла по воздуху, словно была в воде. Горацио наблюдал за тем, как она грациозно скользнула вокруг ствола дерева и между изящными челюстями сверкнул серебром язык.

– Знаешь, почему они существуют? – спросил Горацио.

Я покачала головой.

– Вряд ли кому-то известен ответ на этот вопрос, но у меня есть теория. Я думаю, что они не те, кем кажутся. Это не просто существа из плоти и крови – хотя, как доказала на практике твоя семья, так и есть на самом деле. Но это еще не все. Я думаю…

Выражение лица Горацио изменилось. Он понаблюдал за змеей, которая пересекла вольер, извиваясь в нескольких дюймах над покрытым листвой полом, а потом повернулся ко мне.

– Что ж, – сказал он. – Они напоминают мне, что нет ничего невозможного, а это сокровище дороже любого богатства.

Мгновением раньше он явно собирался сказать что-то совсем другое.

Горацио повернулся и продолжил идти, остановившись, лишь когда мы достигли нужного вольера. Он был больше прочих, и в него не проникал свет. Я сделала вдох, и воздух в моей груди ощутился спертым и гнилым. Ноги ослабели, и мне показалось, что я вот-вот потеряю сознание.

– Ты чувствуешь это, верно? – произнес Горацио. – Ты побледнела.

Я собралась с силами. Темнота по ту сторону стекла, казалось, пульсировала злом. Мне хотелось оказаться как можно дальше от нее, но я не могла оторвать взгляд. Тени кишели невидимыми ужасами.

– Что, черт возьми, там внутри? – спросила я.

– Это, – сказал Горацио, – мантикора.

Мне показалось, что я увидела, как внутри что-то шевельнулось – быть может, длинный и гибкий бок хищного существа. На мгновение в темноте мелькнуло нечто, едва смахивающее на лицо. Но даже если оно и правда там было, то исчезло прежде, чем я смогла его разглядеть.

Горацио тоже переменился. Он словно стал выше, как будто зыбучая темнота за стеклом подпитывала нечто внутри него.

– Жуть берет, правда? – спросил он, даже не попытавшись уйти. – Иногда, когда на меня накатывает прилив необычайной храбрости, хочется стоять здесь и ждать ее появления.

– Зачем вы это делаете?

– Если хочешь стать лучше, приходится встречаться со своими страхами лицом к лицу. Мантикора объединяет в себе тысячи ужасов, она словно кошмар, от которого нельзя проснуться.

Он умолк, будто на мгновение оказался в темноте, лицом к лицу с собственными страхами.

По залу эхом разнесся стук подошв по твердому полу. Приближались два человека – невысокий мужчина с оливковой кожей и рослая женщина. Мужчина носил белый докторский халат и шел гордой шаркающей походкой, как король небольшого королевства, осматривающий свои земли. У женщины были суровое лицо и холодный взгляд, весь ее облик излучал интеллект. В походке, осанке и прическе чувствовалась беспощадная грация; белая, словно лед, кожа казалась бескровной. Женщина была одета в фиолетовую, почти черную кожаную куртку, а под мышкой несла портфель для документов.

– А, – произнес Горацио. – Доктор Батист, Эзра. Спасибо, что присоединились к нам. Это Маржан Дастани. Она здесь из-за карбункула.

Мужчина, доктор Батист, подошел и встал рядом с Горацио. Он повернул голову и оглядел меня с ног до головы с явным презрением. Женщина – Эзра – держалась сзади, подальше от вольера с мантикорой. Она кивнула мне и, кажется, ухмыльнулась, но я не была в этом уверена из-за теней, лежащих на ее лице.

– Доктор Батист – глава нашей медицинской команды, – представил Горацио. – Он присматривает за всеми животными.

– Даже за ней? – спросила я, указывая в темноту.

Доктор Батист бросил на меня пренебрежительный взгляд. Думаю, он собирался отпустить ехидный комментарий, но, прежде чем открыл рот, что-то просвистело в воздухе внутри вольера и с силой ударилось о стекло прямо под моим лицом. Я подпрыгнула и вскрикнула. Доктор Батист подпрыгнул тоже. Мне показалось, что я услышала смех Эзры: она посмеивалась то ли надо мной, то ли над доктором. Трудно было сказать. Горацио стоял неподвижно, невозмутимо наблюдая, как черный сегментированный скорпионий хвост опускается на песчаный пол вольера, а затем снова исчезает в темноте.

– Мы удалили мешочки с ядом, – сказал доктор, восстановив самообладание. – Но шипы все еще могут пробить артерию.

Я шагнула к вольеру. То, что показалось мне темнотой, на самом деле было зловещим оттенком оранжевого. Я прижалась лицом к толстому стеклу и вгляделась в тусклый свет. Изнутри исходил сухой жар. Сначала у меня ничего не получалось разглядеть, затем темнота пришла в движение, и из нее появилось лицо.

Легенда гласит, что у мантикоры хвост скорпиона, тело льва и человеческое лицо. Это утверждение было близко к правде, если не считать лицо. На нем и правда есть кожа, два глаза, нос и рот, и все это расположено примерно так, как и должно. Но ничего человеческого в этой части тела нет.

Тот, кто создавал его, понятия не имел, для чего оно на самом деле предназначено и как люди им пользуются. Мы и сами не замечаем, насколько подвижны наши лица, сколько человечности живет в едва заметных подергиваниях и сокращениях мышц, пока не увидим лицо, которое этого лишено. Лоб мантикоры оказался гладким, как речной камень. Глаза не моргали, ноздри не раздувались даже самую малость. Уголки губ едва заметно изгибались, но в остальном лицо было совершенно пустым, словно посмертная маска с бледной кожей кремового оттенка, и даже эта тень улыбки казалась застывшей. В лице мантикоры не было ни жизни, ни намека на эмоции.

Исключение составляли глаза – красные, кошачьи, они не отрывались от меня, ловя каждое мое движение. Некоторое время мы просто смотрели, пытаясь понять одна другую, потом мантикора очень медленно выскользнула из темноты. На львиное тело наконец упал свет, я увидела, как под темным мехом перекатываются могучие мышцы. Существо оперлось на широкие плоские лапы, не сводя с меня глаз.

Меня пронзил болезненный ужас. Я не хотела