Великая княжна в изгнании. Рассказ о пережитом кузины Николая II - Мария Павловна Романова

нее на бумажке название и адрес отеля. Однако она отказалась от записки, заявив, что без труда отыщет дорогу домой по рельсам. Так как прежде она ни разу не видела автобуса, она приняла его за трамвай и страшно перепугалась, узнав, что автобус не ходит по рельсам.

Ординарец брата, который находился в его доме какое-то время до начала войны и стал его камердинером, вдруг решил, что именно он будет управлять слугами, причем управлять в соответствии с собственными представлениями. Пока мы жили в Кенсингтоне, он считал наш дом дворцом, а себя – мажордомом. Все должно было делаться в соответствии с освященными временем старинными традициями; он не одобрял нашей, как он считал, неуместной простоты. Он не мог понять, что традиции стали роскошью, которая значительно превосходила наши теперешние возможности. И все же он по-своему был предан Дмитрию и мне, хотя его преданность была примитивной и ревнивой. Путятина он терпеть не мог и, несмотря на многочисленные суровые выговоры брата, никогда не скрывал своего отношения; он не мог простить Путятину мезальянса, каким он считал наш брак.

Какое-то время я храбро, хотя и неуклюже, противилась его попыткам управлять домом, а потом сдалась; даже если результаты его правления становились для нас дорогостоящими, мне жилось проще. Я лишь начинала осваиваться в роли экономки, и, поскольку с тех пор у меня всегда был отдельный дом, пусть и маленький, мне неизменно приходилось вести хозяйство. Все повторялось. Должна признаться: хотя за долгие годы я многому научилась, не думаю, что когда-нибудь научусь быть экономкой.

Справившись с домашними хлопотами, я могла заняться другими делами. Вначале их оказалось на удивление мало. С 1914 года я жила в атмосфере, совершенно противоположной праздности. Во время войны я тяжело работала, учась в подлинном смысле слова и многое узнавая о жизни. В годы революции наша жизнь свелась к борьбе за существование. Все это требовало крайнего напряжения сил. На целых пять лет пришлось забыть о всякой утонченности; я не слышала музыки, не видела ни одной картины, не была в картинной галерее или в театре, не следила за современной литературой. Простота моего существования была почти аскетической. Я совершенно охладела ко всему мирскому; условия и обстоятельства, к которым я вынуждена была применяться, я находила мелочными и суетными. Я не видела больше смысла в бурной деятельности; я разучилась строить планы; мой горизонт сузился настолько, что угрожал меня задушить. Слишком я была подавлена горем, слишком измучена, чтобы попытаться преодолеть новые барьеры, которые вновь воздвигались вокруг меня. Поскольку я не могла поступить иначе, я принимала их, вернее, старалась принять. Кроме того, мне казалось, что от принятия этих ограничений во многом зависит мое семейное счастье, а мне хотелось радоваться хоть чему-то, хотя бы мелочам.

Но как я могла распорядиться своим свободным временем? Изучать живопись, возобновить рисование? Нет, эти увлечения остались в другом периоде моей жизни, в периоде, который умер. Едва ли мне хватило бы смелости его оживить. Как это случается часто, в силу своего положения я очень скоро нашла себе занятие, пусть и не совсем интеллектуальное, но на время удовлетворившее мою жажду деятельности.

Хотя тогда я по-прежнему считала наше изгнание временным, тем не менее меня беспокоило наше будущее и отсутствие средств существования; меня тревожило, что никто из нас не работал. В простоте своей я воображала, что исправить положение достаточно легко; я пойду работать сама. Что касается Дмитрия и моего мужа, которые получили военную подготовку и служили в армии, для них было очень мало возможностей найти такой род занятий, который поддержал бы нас в настоящем и впоследствии позволил бы нам жить с комфортом. Для женщины все несколько проще, она может работать руками.

С детства меня учили шить, вышивать и вязать; я решила, что настала пора применить полученные навыки. В том году в Лондоне вошли в моду вручную связанные свитеры и даже платья. Вот где я увидела для себя отличную возможность! Я купила шерстяную пряжу и спицы, а вместе с ними карточку с инструкциями, как связать свитер. Первый свитер, который я связала, оказался таким большим, что никуда не годился. Я произвела новые расчеты и начала заново; на сей раз с размером я угадала лучше, но осталась недовольна качеством вязки. Поэтому второй свитер я оставила себе. Постепенно я набралась опыта и наконец сочла свою работу достаточно хорошей, чтобы предложить ее на продажу. Я поинтересовалась, где можно продать мое вязанье, и мне дали адрес, куда я явилась, сунув под мышку бумажный пакет со своим свитером. Хотя владелица магазина понятия не имела, кто я такая, цель моего прихода ее изумила. Я развязала пакет, разложила перед ней свое произведение и, пока она его осматривала, стояла, затаив дыхание. Она купила свитер за двадцать один шиллинг и заплатила мне наличными, кроме того, попросила принести ей еще. Я всегда слышала, что первые заработанные деньги волнуют так, что с этим мало что сравнится. Я радовалась, что мое произведение понравилось владелице магазина и она захотела получить другие свитеры, но деньги меня не волновали. Более того, я чувствовала себя виноватой; работа казалась мне нетрудной и недостойной такой высокой цены; мне казалось, что я обкрадываю других, которые нуждаются больше, чем я. Забыв положить деньги в сумочку, я вышла из лавки, так и сжимая их в руках.

Я продолжала вязать свитеры на продажу; связала даже несколько платьев. На свитер у меня уходило четыре-пять дней, на платье – от восьми до десяти. За платье я получала чуть больше двух фунтов. Вязала я целыми днями. Я вставала рано и работала до завтрака; брала с собой вязанье к столу и вязала между переменами блюд; я вязала в поезде и за чтением.

Я выдумывала все новые уловки, которые экономили время. Вся жизнь превратилась в «ряд лицевых, ряд изнаночных», и мои муж и брат все больше ненавидели мои спицы. Несмотря ни на что, я никогда не зарабатывала больше шести с лишним фунтов в неделю, что представлялось совершенно бесполезным; мои заработки были каплей в море. В конце концов я бросила это смехотворное занятие и обратилась к другому.

Мой гардероб, который после пребывания в Румынии состоял из случайно собранных вещей, настолько обветшал, что нуждался в серьезном внимании. Хотя мы по-прежнему жили очень скромно, я больше не могла избегать контактов с людьми, как до тех пор. Хотя я не шла на сближение первой, люди начинали постепенно проникать в мою жизнь. У Дмитрия появилось много