Чёрный, как тайна, синий, как смерть - Елена Бриолле

Больше такого не повторится, – проговорил Ленуар сквозь зубы своему начальнику и засунул газетный шарик в карман.

– Если это повторится, то тебе придётся иметь дело не со мной, а с Лепином… Мы тебе доверили такое дело, а ты рассказываешь какому-то Лису из самой популярной газеты Франции об обстоятельствах гибели мадемуазель фон Шён. Ты мне лучше результаты расследования подавай! Удалось что-нибудь выяснить? – спросил Пизон.

– Мне нужно время. Дело достаточно деликатное, поэтому не хотелось бы торопиться с выводами.

– Помни, что за тобой сейчас наблюдают, поэтому будь осторожен! – Палец Пизона замер, будто поставил точку. – Я в тебя верю, мой мальчик, но голову свою из-за тебя подставлять не буду…

Выйдя из кабинета Пизона, Ленуар снова вытащил часы, найденные на трупе жертвы. Если на них действительно написано «Соня», то кто заказал эту гравировку и почему на испанском? В списках Клуба кобальта числился испанец Рубен Альварес Саламанка, но имя «Соня» русское, поэтому начинать следовало не с него.

Не теряя времени даром, сыщик отправился в архив и достал реестр иностранных лиц, проживающих в Париже с января 1912 года. Потребовалось четверть часа, чтобы его ноготь наконец-то остановился на записи: «Мансурофф Александр. Студент». Согласно данным реестра, русский арендовал весь верхний этаж богатого особняка в седьмом округе Парижа на Университетской улице. Сыщик открыл карту города. Особняк нашёлся неподалеку от Академии художеств, на одинаковом расстоянии от русского и германского посольств. Не каждый студент мог себе позволить проживать в таком престижном квартале…

Сыщик надел шляпу, взял свою трость и отправился по указанному адресу.

Глава 15

Зелень сосен, лотосов цвет

– Проходите, сударь, только не шумите! Александр Андреевич музицирует и не любит, когда его прерывают, – предупредил его с русским акцентом старый слуга.

Габриэль уже было собрался нарушить принятые в этом доме обычаи, но, услышав звуки фортепиано, напрочь забыл о своём намерении. В залитой солнечным светом гостиной за инструментом сидел в персидском халате и домашних тапочках молодой человек. Видимо, это и был «Мансурофф Александр. Студент».

– Он «Лунный свет» играет… Дебюсси, ваш композитор, – конфиденциально сообщил задержавшийся рядом с Ленуаром слуга. Сыщик вскинул брови и уже собирался сказать что-то вежливое, как перед ним предстала ещё более удивительная картина.

Справа у окна на небольшом подиуме полулежала обнажённая брюнетка. Вид был со спины, но тоже вполне красноречивый. У противоположной стены за мольбертом стоял японец. О его национальной принадлежности свидетельствовало сильное узкоглазие, тоненькие усики и тёмно-синий японский халат.

Когда русский хозяин дома закончил пьесу, азиат отложил кисточку и энергично продекламировал:

Вот выплыла луна,

И самый мелкий кустик

На праздник приглашен.

– Хиро, ты неподражаем, – расхохотался молодой человек в персидском халате. – Но за это я тебя и люблю! О, у нас, кажется, гости!

Натурщица обернулась, окинула взглядом незнакомца и быстро прикрылась шалью. Ленуар представился.

– Александр Мансуров, – ответно представился хозяин, – но вы можете меня называть Алексом. Это наша муза Анаис Марино, – сказал русский. Сыщик вздрогнул: кажется, в последнее время всех знакомых ему натурщиц зовут одинаково! – А это Хиро Аоки, художник из Страны восходящего солнца.

Японец поклонился и продекламировал ещё одно хайку:

Долина Куро,

Зелень сосен, лотосов цвет,

Утренняя буря…

Затем он низко поклонился Ленуару и сказал с японским выговором:

– Для меня больсая цесть познакомиться с сыном Ленуара-сан… Вас отец для меня облазец для подлазания…

Ленуару потребовалось пару секунд, чтобы сообразить, что японец принял его за сына знаменитого художника.

– Мне очень жаль, но Огюст Ренуар… Я здесь по делу о смерти Софии фон Шён.

Все сразу помрачнели. Анаис пошла переодеваться за ширму. Мансуров предложил полицейскому стул, а сам снова сел на табурет перед фортепиано.

– Вы давно её знаете? – начал задавать свои вопросы Ленуар, обращаясь к русскому.

– Нет, всего пару месяцев. Её привела к нам Анаис, – ответил Мансуров. – Да, Анаис?

– Да, – упавшим голосом ответила из-за ширмы натурщица. – Мы с ней познакомились в цветочном магазине на авеню Монсо. Софи очень любила цветы.

– А как она оказалась в Клубе кобальта?

– Софи сказала мне, что хочет попробоваться в оперу и что ей нужны были деньги, вот я и предложила ей подработку… – Анаис вышла из-за ширмы босая, в лёгком модном платье без корсета. – Я и предположить не могла, что это были просто капризы богатенькой девушки из благородной семьи.

– Ах, Анаис, не надо так о нашей Соне. С каких это пор тебе не нравятся отпрыски богатых родителей? – театрально развёл руками Александр Мансуров, явно имея в виду себя.

– Алекс, вы назвали Софию Соней? Скажите, а вам знакомы эти часы?

Мансуров посмотрел на часы и пожал плечами:

– Нет… Обычно я не обращаю внимания на такие мелочи, как часы или украшения…

– На них написано «SOÑA»…

– Они принадлежали Соне? – удивился русский. – Ах да, Сонечка носила с собой какие-то часы, чтобы засекать время поз…

– Мне сказали, что «Соня» – это русское имя. Вы имели обыкновение так её называть?

– Что? Да, мы все её так называли… С моей лёгкой руки. – Мансуров откупорил стоявшую на фортепиано бутылку шампанского, наполнил четыре бокала и поднес два первых Анаис и японцу.

– Софии фон Шён нравилось, когда её имя произносили на русский манер? – спросил Ленуар, отказываясь от протянутого ему бокала шампанского. Последствия вчерашнего вечера явно намекали на то, что на службе от алкоголя ему лучше отказаться.

– Сонечка вообще любила всё русское, – при этом Мансуров грустно улыбнулся Хиро Аоки и сел в своё кресло-качалку. – Её отец, знаете ли, служил в 1905 году послом Германской империи в Петербурге, и Соня ещё в детстве влюбилась в этот город и в наш язык. Обучившись там русской грамоте, она потом ещё несколько лет брала уроки русского и читала со словарем Пушкина и даже Чехова, представляете? Могла ввернуть в разговор красное словцо! Забавная была девушка… Трогательная. Мы её рисовали в последний раз, кажется, в позапрошлую пятницу… А потом её вдруг не стало… Жаль…

– А какие у вас с ней были отношения? – спросил сыщик.

В этот момент Анаис сделала глоток шампанского и, закашлявшись, выронила бокал. Осколки разлетелись по всей эстраде, и девушка, ойкнув, порезала себе ногу.

– Анаис, не двигайтесь! – Мансуров вскочил и вызвал слугу, чтобы тот убрал стекло, а сам, как Аполлон, подхватил девушку на руки и перенёс её на своё кресло-качалку. Японец при виде крови сильно побледнел и, отставив свой бокал на поднос, растерянно наблюдал за развернувшейся сценой. – Хиро, будь любезен, подай