Языковая структура - Алексей Федорович Лосев

базисом для исследуемой нами структурной типологии языков?

Теоретико-множественное построение фонологии планирует И.И. Ревзин. У него фигурируют такие понятия, как «множество», «разбиение», «класс», «мощность», даже «алгоритм» и т.д. Однако И.И. Ревзин, давая теоретико-множественную, как он думает, картину шумных в русской фонологии, попросту разбивает шумные согласные на разные группы по тем или иным признакам. Так, выделяется группа п – т – к, затем б – д – г, затем эти же согласные, но в мягком звучании, и т.д.[53]. Возникает вопрос: причем тут теория множеств? Это просто есть группировка согласных по тем или другим признакам места образования, звонкости и глухости, взрывности и фрикативности, твердости и мягкости с разной комбинацией признаков. Например, кроме группы п – т – к выделяются группы п – б, т – д или к – г и пр. Ясно, что здесь перед нами не теория множеств, а просто комбинаторика фонетических признаков. Нужно ли было для этого пускать в ходе терминологию теории множеств?

Вслед за О.С. Кулагиной Б.А. Успенский[54] тоже пытается определить часть речи при помощи теоретико-множественных категорий окрестности и семейства. Такая дедукция с самого начала должна была бы говорить о своей слабости и о своем несоответствии бесконечному разнообразию естественных языков в этом отношении. Поэтому Б.А. Успенскому тоже приходится вводить понятие правильности языка, которое свидетельствует только о том, что определяемая таким образом часть речи, является теоретической фикцией, которой неизвестно как пользоваться при построении грамматики естественных языков. Это учение о правильности является для лингвистов, использующих теорию множеств, только их testimonium paupertatis. Да и сам Б.А. Успенский в этой статье не раз говорит только о «приближенном» характере его построения.

Нельзя считать удачной также имевшую у нас место попытку дать теоретико-множественное толкование падежа[55]. Сначала падежи определяются здесь как непересекающиеся классы эквивалентных между собой состояний предмета. Поскольку здесь же утверждается, что «предмет» выражается существительным, а его «состояние» – предложением, то, казалось бы, указанные здесь классы эквивалентных между собой состояний относятся либо к предложению, либо к сказуемому, либо вообще к члену предложения. При чем тут падеж? По поводу такого определения падежа и сам Б.А. Успенский пишет: «К сожалению, это определение не является вполне корректным». Ему приходится в дальнейшем вскрывать неясности в данном случае самого понятия эквивалентности и давать еще другое определение падежа. Он пишет:

«Полностью сознавая неокончательность сформулированного только что определения падежа, автор все же считает целесообразным привести его здесь хотя бы в качестве материала для дальнейшей дискуссии».

Нам, действительно, приходится согласиться как с тем, что в данной статье нет ясного и точного теоретико-множественного определения падежа, так и с тем, что соответствующие поиски должны производиться и дальше. Нам только казалось бы, что судя по изложению самого же Б.А. Успенского, даваемое им определение падежа по А.Н. Колмогорову едва ли буквально принадлежит этому последнему, а скорее отражает собой разные этапы дискуссии в известных кругах по этому сложнейшему вопросу.

Неудачи и слабая эффективность теоретико-множественного понимания типа неизбежно стали приводить к поискам нового понимания типа, которое обеспечило бы собою более обоснованную типологию языков. На этих путях возникла новая теория структуры, основанная на осознании мертвой неподвижности традиционных структурных теорий.

Структуры можно делить на статические и динамические. Статическая структура есть только результат пассивного описания синхронных явлений. Подобного рода структуры имеют место и в традиционной лингвистике, так что для них, собственно говоря, даже и нет необходимости создавать новую теорию языка. Другое дело – динамические структуры, которые даже в пределах синхронии лежат в основе того, что вслед за Н. Хомским называют порождающей грамматикой. Здесь у нас, конечно, нет возможности излагать эту теорию подробно. Однако необходимо отметить, что понятие типа приобретает здесь чрезвычайно важную тенденцию, а именно ту самую динамику, которой так не хватало всем предыдущим теориям.

Во избежание всяких неясностей у читателя, во-первых, обратим внимание на то, что типология языков здесь мыслится в виде применения языка-эталона для нахождения общности между конкретными языками. Но этот язык-эталон, по-видимому, сам может возникнуть только в результате эмпирического изучения языков. Тип как порождающая модель может возникнуть, судя по этому, не столько в результате самого исследования языков, сколько в результате определенного рода систематизации конкретных языковых структур, т.е. в результате определенного метода изложения. Сама лаборатория исследования всегда очень сложна, представляя собою почти неанализируемую смесь индукции, дедукции, случайных просветов, догадок, и всякого рода неожиданных приемов, на которые наталкивает хаотическая масса изучаемого материала. Другое дело – это изложение уже найденной истины. Его можно дать и дедуктивно или индуктивно и описательно или объяснительно и в виде самых разнообразных схем, диаграмм и таблиц. Между прочим, все найденные нами в языках конкретные элементы и их связи могут быть в нашем изложении расположены так, что вначале окажется самый общий язык-эталон, а затем последуют и все отдельные «порождаемые» им грамматики. Таким образом, порождение нужно понимать здесь не обязательно исторически (восходя к каким-нибудь реальным праязыкам, пранародам и прародинам) и не обязательно только логически (производя классификацию конкретно-найденных нами языковых структур), но обязательно только модельно, так, чтобы видно было как язык-эталон и соответствующие операции над ним приводят нас к уже известным нам грамматикам естественных языков. Интерпретация термина «порождение» в каком-либо грубо натуралистическом смысле, как нам кажется, может до основания разрушить чистоту и ясность всей теории порождающих моделей. Далеко не все понимают, что порождающая модель является результатом только известного распределения уже найденных элементов языка и что возможны также и другие методы изложения языковых материалов, другие методы их распределения и комбинирования, особенно за пределами типологии языков.

Кроме того, заметим, во-вторых, что уже Н. Хомский говорит о необходимости использования того, что он называет рекурсивным механизмом, для охвата бесконечного числа предложений[56]. Рекурсивный механизм у него – это система «замкнутых петель». В математике рекурсивной функцией называется такая, которая может быть получена путем какой-нибудь определенной операции с рядом других функций, операции, которая остается тождественной с той, которая была произведена над первым членом ряда, причем все производимые здесь операции не выходят за пределы какой-нибудь одной определенной функции. Производя эту операцию над тем или другим членом функционального ряда, мы каждый раз как бы возвращаемся к операции с первым членом этого ряда. Так, на пример, если натуральный ряд чисел проявляется из единицы путем прибавления к нему другой единицы, то совершенно такое же прибавление единицы имеет место при любом числе натурального ряда при переходе его к следующему