Общество Джейн Остен - Натали Дженнер

Было почти два часа ночи – обычно в это время Эви заканчивала работу. Опытным путем она установила, что могла спать всего четыре часа. Девочка была уверена, что сможет продержаться так еще несколько месяцев. Недостаток сна не страшил ее – в поместье для Эви всегда находилась работа, но она не требовала от нее никаких умственных усилий, и она ждала каждой ночи с нетерпением, чтобы остаться наедине с собой.

Листая страницы огромного фолианта – такие тяжелые, что ей трудно было переворачивать их, она почувствовала, что между ними что-то спрятано. С нетерпением она добралась до последней страницы и увидела выпавшее письмо.

Почерк был знаком ей – она уже видела комментарии, посвящения и заметки на полях, сделанные этой рукой. Должно быть, письмо так и не отправили – на нем не было марки.

Она торопливо читала его и не верила своим глазам, словно письмо могло внезапно исчезнуть – так же таинственно, как нашлось, а затем перечитала его еще трижды, и каждый раз все медленнее. Если бы только она могла догадаться, что держит в руках, она бы поняла, что это именно то, что так долго искала.

Она немедленно переписала его в свой блокнотик, следя, чтобы каждая строчка начиналась и заканчивалась именно так, как в оригинале, сохранив все грамматические и орфографические ошибки, каждую черточку.

Поздней ночью в этой библиотеке с ней уже случалось подобное, но сейчас, тщательно копируя это письмо, она испытывала небывалую радость. Теперь она поняла, для чего провела столько бессонных ночей на этом стульчике, совсем одна. Ради этого она продолжала свой труд. И поэтому мисс Аделина была права.

Ее открытие обогатило весь мир.

Как сказала бы мисс Вулф, она «поймала Джейн Остен с поличным».

Чотон, Хэмпшир.

Октябрь 1945

Однажды в пятницу вечером Хэрриет Пэкхем постучалась в полуоткрытую дверь кабинета доктора Грея, и, взглянув на нее, он увидел новую мину на ее лице. В последнее время он запоминал весь спектр ее эмоций, которые так мешали их нормальной совместной работе. Он бы предпочел видеть сестру, которая всегда была приветливой, не позволяя себе лишнего – никаких намеков и колкостей, столь излюбленных Хэрриет, все время пытавшейся уязвить его.

– Прошу прощения за то, что отвлекаю вас, доктор Грей, но звонит миссис Льюис. – Хэрриет слегка наклонилась и почти шепотом добавила: – Мать Аделины Гровер.

– Знаю, мисс Пэкхем, – поспешно ответил он. – Я сейчас подойду.

– Хорошо, доктор. – Хэрриет развернулась и вышла.

Доктор снял трубку с аппарата, но говорить начал, лишь дождавшись щелчка телефона в прихожей.

– Миссис Льюис, в чем дело? Что-то с Аделиной?

– Да, доктор, простите, что беспокою вас, ведь уже почти время ужинать.

– Ничего страшного. У нее начались схватки? – Доктор взглянул на настенный календарь. – Хотя для этого еще не время, ведь родить она должна примерно через месяц?

– Мы не знаем, доктор Грей, но ей нехорошо. Она очень переживает, намного больше обыкновенного.

– Что ж, кажется, я все понял. – Он поднялся, принялся собирать саквояж. – Хорошо, что позвонили. Я уже выхожу, скажите Аделине, что буду через пять минут.

За это время он как раз должен был добраться до их дома на другом конце деревни.

Так быстро, как мог, он шел по дороге со своим чемоданчиком. Добравшись до крытого соломой домика Гроверов в стороне от дороги, замедлил шаг – он слегка запыхался и не хотел, чтобы его вид испугал миссис Льюис сильнее прежнего. Он увидел, что та уже стоит в дверях и ждет его.

– Вы так быстро пришли. Аделина будет очень признательна, – сказала она, и доктор последовал за ней по узкой лестнице, не сняв пальто.

Когда он вошел в спальню Аделины, ее лицо не выражало никакой благодарности.

– Мама, ну правда, я же сказала тебе, что со мной ничего серьезного!

Доктор Грей, не слушая ее оправданий, сел рядом на край кровати, взяв за руку, оценил пульс. Выслушал сердце и легкие, коснулся ее лба тыльной стороной ладони.

– Ну как, осмотр пройден? – На губах Аделины мелькнула тень ее задорной улыбки.

– На что вы жалуетесь?

Она взглянула на мать, стоявшую на пороге комнаты.

– Мам, пожалуйста, налей доктору Грею джина с тоником, и покрепче. Когда мы тут закончим, это ему точно не помешает.

Мать нехотя спустилась с лестницы, оставив дверь открытой.

– Извините, что побеспокоили вас. – Аделина села в постели, опираясь на подушки, которые доктор подкладывал ей под спину. – У меня просто какие-то спазмы.

– Где?

– В самом низу живота.

– Поясница болит?

– Не совсем, ну так, немножко, поболит и пройдет.

– Кровь?

Она покачала головой.

– Сегодня не было, нет. Прошлой ночью вышло немного, но уже все прошло. Это хорошо, да? – нетерпеливо спросила она.

Он вновь взялся за стетоскоп, принялся выслушивать живот.

– Тоны сердца достаточно ясные, но я бы все равно понаблюдал за вами.

– Не стоит волноваться, мама держит меня под замком.

– Конечно, это же ее первый внук. – Он убрал стетоскоп в саквояж, собираясь уйти, но Аделина вдруг протянула к нему руку.

– Может, останетесь ненадолго? Я и так не дала вам отдохнуть.

– Мне уже пора. Это вам нужен отдых.

– Тогда не забудьте про джин с тоником.

В белой сорочке, на белых подушках она сидела в своей постели – такая бледная и усталая, что он вдруг засомневался в том, стоит ли ему вообще уходить.

– Аделина, пообещайте мне: если хоть что-то изменится, и неважно, что именно, – ваша мать позвонит мне.

– Вы чем-то встревожены?

Он взялся за саквояж.

– Нет, но, зная предел вашего терпения, я не хочу ничего упустить.

– Это я‐то терпеливая? Вспомните, как я скандалила в школьном совете! Меня невозможно было заставить молчать.

Он улыбнулся.

– Да, верно, к другим вы нетерпимы.

– Что ж, обещаю, но и вы пообещайте, что не станете бегать ко мне каждый раз, когда моя мать позвонит вам.

Он спустился по лестнице, проверяя на прочность старые дубовые перила, обернувшись, взглянул наверх. Внизу его уже ждала миссис Льюис с бокалом в руке.

– Проследите за тем, чтобы весь месяц она держалась за перила. Ей легко потерять равновесие. У нее уже очень большой живот.

Миссис Льюис отдала ему бокал, жестом пригласив в гостиную.

– Надеюсь, об этом вы умолчали. Аделина может быть жутко упрямой.