Все дороги ведут в Рим - Роман Буревой

Дверь в тюремный триклиний распахнулась, и вошёл Постум, за ним – Гепом и Крот. Все трое несли пакеты с едой. Сразу, перебивая затхлый смрад узилища, запахло жареным мясом. То ли почуяв запах, то ли при виде Августа, осуждённые поднялись.

– Лежите, ребята, не надо суетиться! – приказал Постум. – Сегодня будет весело. А что будет завтра – неважно. Меня тоже скоро убьют. Так что я понимаю ваше печальное настроение. Ах, Кумий, Кумий, говорил же я тебе – сочиняй печальные элегии, это куда безопаснее.

Кумий пришёл в себя после дневного разговора. То ли робкая надежда вновь затрепыхалась в его сердце, то ли он покорился судьбе и решил повеселиться напоследок: умереть назначено было завтра.

– Постум, голубчик, повторяю вслед за Ювеналом: «Не могу не писать сатир».

– Ладно, пиши, что хочешь, – милостиво согласился Постум. – Все равно тебе осталась одна ночь.

Кумий потянул носом – всхлипнул.

– Кстати, а кто четвёртый в вашей компании? Будущие «соавторы» переглянулись.

– Нас тут трое.

– Я не о том. Кто четвёртым выйдет завтра на арену? Вас должно быть четверо – так мне сказали.

– А, знаю! – весело воскликнул мальчишка. – Какой-то сумасшедший. Его держат в отдельной камере. У него волосы оранжевого цвета. И все лицо покрыто лиловыми пятнами. Лишай, наверное. Он весь день горланил похабные песни. Ты слышал, что он пел, Корв?

Тот, что постарше, кивнул. Старался держаться с достоинством, чтобы показать всем, а особенно младшему брату: ему не страшно.

– Позови его, – сказал Постум охраннику. – Это и для него последний пир. Пускай веселится. Таков обычай.

– Нам не хватает психа за столом? – удивился Кумий.

– Обожаю сумасшедших. У них есть чему поучиться. Говорят, мой отец тоже сумасшедший.

– Нет, Элий только притворялся, а на самом деле он всегда был себе на уме. – Кумий вздохнул. – Я тоже пытался изображать чокнутого, но не получалось.

Заключённого привели. Волосы у него в самом деле были оранжевые. Как и туника. Брюки – синие. Сандалии с разноцветными ремешками. Одежда бродячих артистов. Как артист он был развязен. Как сумасшедший – изрекал истины.

– О, да тут у вас неплохое угощение! Давненько так не едал! – воскликнул рыжеволосый, занимая место рядом с императором. Впрочем, он наверняка не догадывался, кто пирует сегодня с ним.

– Присоединяйся, – щедро предложил Кумий. – Пожри в последний раз.

– За что тебя взяли? – спросил Постум.

– За непонятливость, – отвечал рыжий, хватая со стола окорок и впиваясь зубами в нежное мясо. – Я прочёл в вестнике, что Бенит после своей смерти ещё год может исполнять обязанности второго консула. И стал всех спрашивать, как покойнику под силу такое? Он что, из Тартара будет присылать записочки? Или установит вертушку в Аиде и будет названивать живущим? После того как я задал этот вопрос третьему римлянину, исполнители меня повязали. А вы, ребята, часом не знаете, как он сможет остаться консулом после смерти?

– Знаю, – отвечал Постум. – У него есть специальная папочка, а в ней – указания на год вперёд.

– И всего-то? – разочарованно протянул рыжий. – А я-то думал, он изобрёл беспроволочную (то есть без проволочек) связь с Аидом. Фи… папочка с указаниями. Как примитивно! По-человечески примитивно. А если обстановка в мире изменится?

– Тогда не знаю. Ладно, лучше скажи, ты хорошо дерёшься? – Постум тронул рыжего за плечо. Мускулы у него были твёрдые. Сталь, а не мускулы.

Рыжий замер, потом зачем-то потянул носом воздух.

– Мы с тобой, часом, не в родстве? – спросил он вдруг и коснулся лба императора.

– Не думаю. Так ты хорошо дерёшься?

– Неплохо. Если память мне не изменяет, когда-то я был гладиатором.

– Надеюсь, ты не разучился драться.

– Драться – плохо, – философски заметил рыжий. – Но все время приходится бить кому-то морду. Понять не могу – почему. Не хочу, но дерусь. Всю жизнь против воли. Не понимаю…

– А не понимая, ты можешь драться?

– Приходится – как же иначе. – Рыжий вздохнул и развёл руками. – Победы без драк не достаются.

– Послушай, я тебе объясню. Вот этот толстяк сочинял стихи. И завтра за это его убьют на арене.

– За стихи? – переспросил рыжий.

– Да. За стихи. Хочешь его спасти?

– А хорошие он писал стихи?

Постум хитро прищурился, искоса глянул на Кумия.

– Не особенно. Но не настолько плохие, чтобы за них убивать.

Кумий, услышав такое, поперхнулся. Он кашлял и кашлял, хотя двое товарищей по несчастью нещадно колотили его по спине кулаками.

– Они были так хороши, что за них стоит умереть! – в ярости выкрикнул Кумий, наконец обретя голос.

– А эти двое уронили бюст Бенита и разбили, – продолжал Постум, сделав вид, что не заметил возмущения Кумия. – Причём не нарочно.

– Жаль, что не нарочно.

– Нас обвинили в святотатстве, – почти с гордостью произнёс Корв. Три дня назад он был предан Бениту. Сейчас – искренне его ненавидел. – Якобы этот бюст – святыня. – Корв презрительно фыркнул. – Мир весь – одна жирная фекалия, – заключил он философски. – И Бенит всех обфекалил. – Перед смертью можно говорить и не такое.

Мальчишке Муцию тоже хотелось придумать что-нибудь дерзкое и остроумное, но ничего не придумывалось.

– Истина – лишь вероятна, ценность святынь – тоже. Но, пожалуй, этих ребят надо спасти, – задумчиво проговорил рыжий. – Так?

– Попробовать стоит, – кивнул Август.

– Я буду драться, – пообещал сумасшедший.

– Отлично! – Муций глотнул неразбавленного вина и захмелел. Бой на арене казался уже не таким страшным. Да и чего бояться, когда рядом старший брат и ещё этот гладиатор. – А что если мы побьём исполнителей, а?! Корв, мы ведь можем.

– Нет, – хмуро отвечал Корв. Он уже минут пять жевал кусок мяса и никак не мог проглотить. А мясо было нежнейшее. Но все равно Корв не мог его проглотить – кусок почему-то застревал в горле.

– Почему нет? Ты же…

– Ты – плохой боец. Я – плохой боец. Он, – Корв кивнул на Кумия, – вообще не боец. Один бывший гладиатор нас не спасёт. – Он сделал новую попытку проглотить мясо, но попытка не удалась.

– Нам нужен ещё один хороший рубака, – сказал рыжий. – Тогда может что-то получиться.

– Я напьюсь до бесчувствия, и пусть меня убивают, – пробормотал заплетающимся языком Кумий. – И сам напишу на себя эпитафию. Постум, дружочек, похорони меня как положено. Обещай меня похоронить.

– Обещаю.