Любовные письма с Монмартра - Николя Барро

– А надо бы страшиться, месье Азуле. Пройдет время, и вы тоже станете седым старичком, начнет ломить кости, станет трудно читать. Разговоры вы будете понимать только наполовину, с трудом сможете передвигаться, шаркая ногами, будете все время мерзнуть и чувствовать постоянную усталость после прожитой жизни. Вот тогда можете и помирать ложиться следом за женой в могилу. Но не теперь.

Она посмотрела на Артюра. Он был увлеченно занят земляничным мороженым и черкал шариковой ручкой на планшете.

– Ничего себе перспектива! – сказал я.

– Нет, серьезно.

У нее снова появился тот строгий взгляд, который я уже видел на кладбище. Вероятно, сейчас мне предстоит услышать назидательную речь о живых и мертвых.

– Послушайте, Жюльен! Неудивительно, что такое ужасное событие длительное время не отпускает человека. Это совершенно нормально. Но когда-то надо и перестать скорбеть по покойной жене. Скорбь – это такая форма любви, которая питает горькие переживания. Разве не так?

Я молчал, устремив на нее взгляд.

– Так как же – или вы предпочитаете быть несчастным? – спросила она нетерпеливо.

– Это же не от меня зависит, – бросил я нелюбезно.

– Э нет! Еще как зависит!

– Много вы понимаете! – Передо мной вдруг возникло милое лицо Элен, и я в отчаянии сгреб в одну кучу лежавшие на скатерти столовые приборы.

– Больше, чем вы предполагаете. – Софи внимательно посмотрела на меня. – Я, например, знаю, что сейчас вы только что подумали о вашей жене.

Я опустил голову.

– Понимаете, Жюльен, дело обстоит так: у мертвых всегда должна оставаться своя комнатка в наших воспоминаниях. Там мы можем их навещать. Но важно, уходя, оставлять их в этой комнате и запирать за собой дверь.

Когда мы прощались у входа в бистро, она пожелала мне всего доброго.

– Скорее всего, мы еще увидимся на кладбище, потому что я все лето буду там работать. И не забудьте то, что я вам сказала. – Затем она повернулась к Артюру, который повис на моей руке и совсем засыпал. – Желаю вам с бабушкой хорошо провести время. Bonne nuit![33]

Она ушла. Ее фигурка в черном комбинезоне и мягких спортивных ботинках удалялась от нас, потом Софи, еще раз обернувшись и помахав нам на прощание, скрылась за углом улочки, ведущей вверх на Монмартр.

– Хорошая тетя, – сказал Артюр, зевая. – Почти такая же хорошая, как Катрин.

Я улыбнулся:

– Ой, надо же, кого-то тут совсем сморил сон.

– Меня не сморило, – попытался он протестовать, а я покрепче взял Артюра за ручку и решил ехать с ним домой на такси: мы засиделись в кафе допоздна.

Я посмотрел на небо над Монмартром – там одиноко светил месяц. Сегодня от него была видна только одна половинка, и я спросил себя, скучает ли он по второй так же сильно, как я.

Как и всюду, в Париже апрель отличается переменчивой погодой. И таким же капризным, как погода, было на протяжении следующих двух недель мое настроение.

Посадив в пятницу maman и Артюра в поезд, отправляющийся к атлантическому побережью, я впервые после смерти Элен остался один. В буквальном смысле один. Я отпер зияющую пустотой квартиру, подобрал с пола разбросанные Артюром детальки игрушечного автомобиля и вдруг обнаружил, что сам не знаю, должен ли я чувствовать облегчение, наконец оставшись в тишине и покое, предоставленный самому себе, или же я должен ощутить себя одиноким и всеми покинутым человеком, лишившимся последней зацепки, придававшей какой-то смысл моему существованию? На миг меня охватила паника, и я чуть было не кинулся звонить maman, что передумал и немедленно выезжаю к ним на море, – как вдруг раздался звонок в дверь.

Но на сей раз вместо моего издателя, пожелавшего узнать, как идут дела с книгой, я увидел Катрин. Она пришла спросить, не составлю ли я ей компанию, чтобы перекусить в «Au 35».

Человек – существо, озабоченное собственной выгодой. Это, вероятно, что-то вроде инстинкта выживания, так что я, признаться, даже обрадовался, увидев на пороге Катрин. Холодильник у меня был пуст, и я не испытывал никакого желания тащиться в супермаркет. К нашему обоюдному удивлению, я не раздумывая согласился и снова надел только что снятую куртку.

«Au 35» – маленький вегетарианский ресторанчик, расположенный, как следует из его названия, в доме 35 на улице Жакоб, то есть буквально в двух шагах от нашего дома. Я уже не раз там бывал. У них довольно компактное меню, прекрасно приготовленные блюда, подходящие любителям вегетарианской кухни, к числу которых с некоторых пор относится Катрин: она совершенно отказалась от мяса, заботясь о своем здоровье.

Меня в этот день устраивала любая кухня. Катрин заказала шарики с кунжутом, я – Salade au chèvre chaud[34]. Приступив к еде, она спросила, благополучно ли я проводил Артюра на море.

– Я тоже послезавтра уезжаю к родителям в Гавр, – сообщила Катрин.

А я сказал: «Ну, как хорошо!» – и подумал, что сейчас, в Пасхальную неделю, наверное, все жильцы нашего дома разъехались кто куда. За исключением разве что мадам Гренуй, одинокой женщины, которая жила в двухкомнатной квартирке напротив Катрин и которую мы с Элен называли детоненавистницей за то, что она постоянно жаловалась на Артюра, якобы он опять оставил в подъезде свой детский самокатик прямо на проходе. И вообще, добавляла она, неодобрительно поглядывая на нас, ведет себя крайне невоспитанно, громко поет на лестнице, шумит и стучит мячиком.

– Ecoutez![35] Я сама воспитала троих детей, – возмущалась она, не позволяя Элен что-то ей возразить. – И все они имеют хорошие манеры, в отличие от нынешних детей.

Однако мадам Гренуй, очевидно, все же допустила какую-то ошибку при их воспитании, так как я ни разу не видел, чтобы хоть один из этих замечательных детей когда-либо ее навещал.

– Скажи, ты не мог бы приходить покормить Зази? Конечно, только в том случае, если это тебе удобно, иначе я могу попросить еще кого-нибудь, – обратилась ко мне Катрин.

Зази? Ах да! Зази.

Когда Катрин заговаривала о своей черной кошечке с лапками в белых «носочках», которую так обожал Артюр, я всегда сначала вспоминал фильм «Зази в метро».

– Ну разумеется. Я дома, так что никаких проблем, – сказал я. – Не волнуйся, я всегда на посту.

Лучше бы я этого не говорил.

– Ой, бедненький! Неужели тебе так одиноко! – тотчас же отреагировала на мои слова Катрин и снова обратила на меня томный взгляд. – А теперь еще и Артюр уехал, и ты совсем один! – Она склонила голову на плечо, сочувственно поджала губки, так что я встревоженно расправил плечи.