Любовные письма с Монмартра - Николя Барро

Мы еще немного побеседовали, прежде чем она опять забралась на крышу фамильного склепа, а я, покинув кладбище, отправился побродить по Монмартру. Я хотел отыскать бистро, куда меня водила Софи, но не нашел и вместо этого поднялся на улицу де Соль, по обе стороны которой росли виноградники, оставшиеся с тех пор, когда Монмартр был еще деревней на холме. И вот я вышел к ресторану «Le Consulat», где когда-то побывали мы с Элен.

Дни становились светлее, а погода теплее, и даже мадам Гренуй забыла свою ненависть ко всему свету и, встретившись со мной на площадке у квартиры Катрин, поздоровалась сравнительно дружелюбно. Она уже знала, что Катрин уехала, а я присматриваю за ее кошкой. Я кормил Зази два раза в день. Заслышав меня, кошка за дверью принималась громко мяукать; она взволнованно терлась о мои ноги, пока я накладывал ей в миску еду из консервной баночки и наливал в поилку свежую воду.

Но главными событиями этих однообразных дней были, конечно, мои походы на кладбище и беседы с Софи, которые на время отвлекали меня от неотвязных мыслей. Пока мне ничто не напоминало о случившемся, все шло хорошо, и только ночью, случалось, я ощущал глубокое отчаяние, и тогда привычная скорбь охватывала меня с прежней силой.

Стоило мне увидеть на улице счастливую парочку или услышать по радио некоторые мелодии, как на меня снова накатывала привычная тоска. Однажды по радио сообщили о смерти знаменитой актрисы «Комеди Франсез», и у меня тут же навернулись слезы. А ведь я почти не бывал в театре, не говоря уже о том, что вовсе не был знаком с этой женщиной. Однако в те дни даже одиноко лежавший в хлебной корзинке круассан мог вывести меня из душевного равновесия.

Хорошая погода выманила на кладбище Монмартра любопытствующих туристов, и даже это действовало на меня раздражающе. Однажды перед памятником Гейне собралась толпа английских школьников. Крики подростков, их бесконечные селфи так вывели меня из себя, что я чуть было не накричал на них: «Shut your fucking mouths, this is a cemetry!» [36]– но, к счастью, вовремя удержался. В другой раз я увидел у могилы Элен незнакомую парочку: они стояли в обнимку, задумчиво разглядывая бронзового ангела. «Какое прекрасное лицо», – сказал мужчина, и, прежде чем эти двое двинулись к следующей могиле, я услышал слова женщины: «И какое печальное стихотворение. Какая же, наверное, за этим стоит история, ведь она была еще совсем молодая».

Раньше, когда смерть еще не затронула меня, я тоже иногда бродил по кладбищам, читал надписи и додумывал истории, вмещавшиеся между двумя датами, обозначавшими начало и конец жизни. Вон там лежит ребенок, которому так и не довелось влюбиться; тут мужчина, переживший свою жену всего на два месяца. Эти истории на какой-то миг задевали мои чувства и настраивали на задумчивый лад, но, выйдя с кладбища и окунувшись в круговорот жизни, я забывал о чужих судьбах. Но с недавних пор я жил как неприкаянный, в постоянной тревоге, не обращая внимания на смену дней.

За три дня до возвращения Артюра из Онфлёра я еще раз встретил Софи. Она как раз складывала свои инструменты, собираясь уходить. Скорее всего, она заметила, что я ходил как потерянный, потому что стала бранить меня, зачем я так часто бываю на кладбище, а затем предложила пойти вместе выпить кофе.

Я с благодарностью согласился.

– А теперь давайте-ка честно, Жюльен: что это вы так зачастили на кладбище? – спросила она, когда мы устроились за столиком на улице Лепик под маркизой ресторана «Les deux Moulins»[37].

Она окинула меня таким пронзительным взглядом, что я покраснел. Не мог же я рассказать ей о письмах, в которых уже не раз упоминал и о ней самой.

– Ведь не из-за меня вы сюда ходите? – Она шутливо погрозила мне пальцем.

– Хотел бы я, чтобы это было так. Но я всегда рад встрече с вами, Софи, – ответил я правдиво.

– И то спасибо! – Ее губы скривились в иронической улыбке, затем она ткнула в мою сторону ложечкой. – Вот что я вам скажу, Жюльен: эти хождения на кладбище не принесут вам пользы. Вы зря растрачиваете на них свою жизнь, и вашу Элен это тоже не воскресит.

От ее грубоватых слов почему-то становилось легче на душе.

– Ну… – начал я, – надо же иногда присмотреть за порядком. Ну, там… Принести цветы…

– Да-да, – сказала она, усмехаясь мне в лицо, и я почувствовал, что она видит меня насквозь.

Затем она вдруг быстрым движением сняла с головы шапочку, запрокинула голову к солнцу и тряхнула волосами. Я с удивлением залюбовался черными локонами до плеч, обрамлявшими теперь ее лицо.

– Цветы на могилах зря не морите, лучше живым их почаще дарите[38], – продекламировала Софи.

– Откуда у вас все эти мудрые изречения?

– От бабушки, – с вызовом объявила она. – Она была мудрая женщина, точно как я.

– Я рад, Софи, что вы дали мне причаститься вашей мудрости.

– И правильно, что радуетесь. Без меня вы пропали бы.

Я с удовольствием еще сидел бы так и сидел, глядя на людскую толпу на площади, слушая шутливые речи Софи, от которых мне становилось так хорошо на душе, но тут зазвонил мобильный телефон и Софи, смеясь, сказала в трубку: «Купить по дороге багет?» и «Да, и я тебя тоже». А затем обратилась ко мне: «Ну, мне пора бежать!»

Мне что-то не хотелось еще возвращаться домой. Я доехал на метро до бульвара Сен-Жермен и решил прогуляться по улицам, свернул на улицу Бонапарта, просмотрел несколько художественных альбомов в бутике издательства «Ассулин», прикинул, могу ли я себе позволить купить папку для рукописей в кожаном переплете с тиснеными буквами, но, взглянув на цену, отказался от этой затеи. Потом свернул на улицу Сены и зашел поужинать в «La Palette».

Официант только что подал мне красное вино, и тут я узнал господина в очках с золотой оправой, который сидел в другом углу под большой картиной и аккуратно складывал прочитанную газету.

Я прикрылся меню, но было уже поздно.

Жан-Пьер Фар уже заметил меня.

– Ах, Азуле, дорогой! – Энергично двигая ногами, он просеменил ко мне и придвинул себе стул. – Какая приятная неожиданность! Можно подсесть к вам на минутку, cher ami?[39]

Я без особой радости кивнул и выдавил из себя улыбку.

– Я рад видеть, что вы время от времени выбираетесь из квартиры, – сказал он, подмигивая. – Я уж боялся, что вы там окончательно забаррикадируетесь.