Фронтовой дневник (1942–1945) - Василий Степанович Цымбал

образованием, независимо от года рождения. Поживем, посмотрим.

10 сентября 1945 г.

Когда я заболеваю, то сразу ощущаю физически свою старость. У меня все болит, и я становлюсь беспомощным, как ребенок. Сейчас болят седалищные нервы, крестец, болят почки, болит под лопатками, сверлит ревматизм в ногах и в руках, мне тяжело дышать, раскалывается голова, тошнит, отсутствует аппетит.

Мне тяжело готовить пищу. Каша у меня подгорела, щи получились слишком густые, чай никак не может вскипеть.

Я еле передвигаю ноги.

Осень уже начала свое свадебное путешествие над тайгой и разбрасывает цветные букеты по вершинам деревьев. Преобладают желтые цвета.

13 сентября 1945 г.

Продолжаем жить и работать по съемке линий в тайге. Третий день стоит погода, которую можно определить как бабье лето. Солнечно, тепло. Откосы сопок, покрытые лиственным лесом, преобразились. Появилось типичное для осени разнообразие красок: и золото осеннее, и багрец, и бордовые цвета.

Вчера был сделан выходной, чтобы помыться и постираться. Наши старики готовятся домой. Я тоже все чаще думаю о своем возвращении. Сегодня некоторое время я лежал и вспоминал о Т. А., Лиде, Красовском. Как встретит меня Тамара? Если бы знать, что она равнодушна ко мне, я, пожалуй, остался бы в Москве, где, вероятно, находится Юра.

Вообще я не знаю, как мне ехать, если придется. Надо бы заехать в Калинин к брату. Надо заехать в Москву, надо бы заехать к Марийке посмотреть на Милочку, необходимо также заехать к Мещеряковой, куда я отправлял вещи из Германии, которые мне нужны, чтобы одеться. Надо заехать в Краснодар, чтоб получить работу.

На все это нужны деньги, а у меня их нет. Я еще ничего не решил. Маловероятно, что я уеду. Но все-таки я готовлюсь вырваться отсюда, от этих грубых и неблагодарных людей, которые меня окружают. Вчера меня до слез оскорбил Зубилов. Готовились устраивать баню в специальном помещении, потом решили мыться на открытом воздухе, хотя уже прохладно.

Я высказал свое недоумение, Зубилов обложил меня матом и заявил, что партия и правительство доверили мне кухню и мое место там. Это было для меня оскорбительно, т. к. свою работу на кухне я всегда рассматриваю как унизительную для меня. Зубилов вообще бестактный человек и грубиян, в партийном отношении совершенно не воспитан, хотя уже год сидит в кандидатах. Он будет просить у меня рекомендацию в партию. Я продумал вчера этот вопрос и пришел к выводу, что рекомендовать его не следует.

15 сентября 1945 г.

Нет, мне просто не везет. Все бойцы старших возрастов, включительно по 1905 г., едут через несколько дней домой.

Кроме того, взяты на учет лица с высшим и средним специальным образованием с 1910 и по 1920 г. Они тоже скоро поедут. Я же остаюсь для мобилизации во 2‑ю очередь.

Сегодня приехал капитан и шофера забирать провод. Завтра мы должны переехать на новый участок работы между Краевой и Решетниковом.

16 сентября 1945 г.

Сегодня мы должны были переехать на другой участок работы, но пришедшая за нами машина сломалась, и неизвестно, когда ее починят, т. к. нет запчастей. А уехать необходимо, потому что я опять просчитался с продуктами (наши ребята едят за троих), а на новом месте, говорят, есть картошка и капуста на полях.

Уехать необходимо и потому, что начались морозные ночи. На равнине должно быть несколько теплее, чем в тайге и на сопках.

Уехать нужно и потому, что здесь, вдали от живых людей, среди первобытного леса, ужасно надоело.

Ребята с утра вытаскивали с линии на дорогу тяжелые бухты провода, чтобы отсюда их увезти машиной.

Сейчас кто читает найденные книги, которых здесь брошено войсками перед наступлением сколько хочешь; кто пишет ответные письма на полученные вчера (я не получил ни одного); Герман соорудил тележку с управлением и катается (он и меня прокатил км на 2) – тележка летит под гору напропалую; Зубилов и Саша Букатов подрывают кедры, чтобы набрать шишек с орехами.

Кедры – огромны, в несколько обхватов. Под них ребята подкладывают кг. 15–20 толу со взрывателем в одной шашке, а затем посредством других подрывают. После взрыва кедр падает. Шишки гр. по 500 весом собирают. Они еще зеленоваты и смолисты, поэтому их бросают на некоторое время в огонь и после того, как смола обгорит, берут шишку, кладут в тряпку и бьют по ней. Орехи из нее высыпаются. Их до 100 штук в одной шишке. Орехи очень вкусны, хотя еще и не вполне дозрели. Когда же орехи дозреют, то шишка перестает быть смолистой, желтеет и падает на землю сама. Нам однажды рассказывал старик, что он с семьей в урожайный год насобирал столько орехов, что выручил за них 50 тысяч рублей, продавая на железной дороге по 10–15–20 рублей стакан.

18 сентября 1945 г.

Позавчера вечером выбрались из тайги и, проехав около 30 км, прибыли в дубовый лес, на высокую сопку, где раньше располагалась «Кокарда». (Ставка командующего.) В темноте блуждали с машиной между деревьями под дождем, который все усиливался и шелестел по желтым листьям.

Кое-как нашли крытые помещения и там в холоде переночевали на полу. Вообще мы спим на дворе и ищем только прикрытия сверху.

На другой день с утра ребята ушли снимать шлейфы на «Кокарду» – один в 1,5, другой в 2 км. Я отправился искать воду. После долгих поисков я нашел ее км в 1,5 у подножия высокой сопки. Эта вода мучила меня два дня. Чтобы принести ее ведро, надо было затратить час. А воды требовалось не ведро.

Сегодня к обеду работу закончили. Наш шофер возит провода с границы. Нам передали, что в 7 ч. вечера он нас подберет и увезет в хозяйство. И вот мы сидим у дороги, ждем машину. Ребята, скуки ради, стреляют, Сперов режет табак. Солнце спускается все ниже, и мошки кусают все ожесточеннее.

20 сентября 1945 г.

18‑го мы попали только на «Сирень» в Решетниково. Машина возила проволоку, а мы сидели среди поля и ждали, когда же она придет за нами.

Москиты перед зимой особенно злы, и когда стало заходить солнце, они буквально съедали нас. Пока я переобувался, они довели меня чуть ли не до нервного припадка. Говорят, где-то существует казнь москитами. Голову человека привязывают к столбу, и он умирает от разрыва сердца и поражения нервной системы.

Мы вынуждены были разложить костер и спасаться в его дыму. Мы страдали от дыма. Он выедал наши глаза, мы