Фронтовой дневник (1942–1945) - Василий Степанович Цымбал

едят того, что едим сейчас мы. Правда, у нас это тоже редко бывает. Мы едим это благодаря моей изобретательности и находчивости. На других точках едят невкусный фасолевый суп с гнилым хлебом.

Газет не имеем, радио слышим урывками, обстановки не знаем. Будто бы Япония полностью капитулировала перед нами и перед нашими союзниками. Для подписания акта о капитуляции с нашей стороны выехал в Манилу генерал-лейтенант Деревянко407.

Сегодня на точку к сержанту Алексееву из сопок пришел с белым флагом в руках вооруженный японец. Он был истощен и сразу капитулировал, сдав свое оружие и снаряжение. Японца накормили и задержали. Русского языка он не знает, а владеет японским, китайским и английским. Путем языка жестов установлено, что в сопках остались товарищи японца, 6 человек. Четверо из них или убиты, или умерли. Остальные двое истощали от голода и не могут идти. Алексеев с ребятами думает выйти на поиск остальных японцев.

Линия, которую мы обслуживаем (три цепи), сейчас, по существу, используется только нами для служебных разговоров и всякой болтовни.

Когда людям нечего делать, они грызутся. Вчера у нас на точке слупились Зубилов и Кореньков из‑за того, что Кореньков не захотел сходить на продсклад (метров 400) и узнать для штаба, есть ли на складе мука. И Кореньков, и Зубилов в карман за словом не лезут, и поэтому перепалка была ожесточенной.

Я держался нейтральной политики, хорошо зная по предыдущему опыту, что эти закоренелые враги через час помирятся и забудут недавний ожесточенный словесный бой, до предела оснащенный тяжелой артиллерией непревзойденного русского мата.

Примерно такая жестокая битва сегодня состоялась по телефону между КП № 231 и 232 в лице Первушина и Сперова.

А вообще здесь скучно и надоело сидеть без дела. Мы с обидой думаем о том, что война оказалась настолько быстротечной, что нам даже не удалось побывать на вражеской территории. Считаясь участниками войны с Японией, мы не в состоянии будем рассказать что-либо о раскосых самураях и о быте манчжурского населения.

По этой причине я писем не пишу, хотя давно нужно бы. Правда, их не с кем и отправить, разве только с оказией, отправляющейся за продуктами. Мы ждем перемен. Скорей бы уехать отсюда. Все равно куда, домой, в Манчжурию или воевать с Турцией.

Пасмурный день. Вот-вот брызнет дождик. Зубилов лежит в гамаке, который найден в сопках Германом и привязан к деревьям у нашей «дачи», и читает «Диалектику природы» Энгельса, Герман прочитывает и рвет письма от своей любимой Нины, рвет, может быть, не без основания. Я сижу на дворе у речки за нашим обеденным столом и пишу эти записки. Весь день думаю о Т. А., ярко представляя ее образ, и беспомощно пытаюсь в воображении нарисовать хотя бы относительно картину своей будущей жизни. Если бы я знал, что с Тамарой у меня не выйдет совместная хорошая жизнь, то, думаю, мне нечего ехать в Ейск. Возможно, нужно поехать в Москву, где, вероятно, будет жить у моей сестры и учиться сын Юра.

У нас масса бурундуков. Они ловко бегают по ветвям, по стволам деревьев, близко подбегают к нашему жилищу, посвистывают, садятся на пнях и потешно занимаются туалетом своими передними лапками.

Сейчас Зубилов и Кореньков устроили охоту на них. Зубилов из автомата подстрелил одного, отбив ему одну переднюю лапку. Мы взяли бурундука на стол и стали рассматривать его. Тем временем бурундук пришел в сознание, спрыгнул со стола и убежал, спрятавшись в куче хвороста.

Бурундук – маленькое животное из породы грызунов. Величиной не больше средней крысы. Голова у него скорее крысиная, чем беличья, хвостик длинный и пушистый, напоминает кошачий. Зверек покрыт золотистой шерстью с пятью черными полосками вдоль всего тела. Хвостик у него с изморозью, ушки короткие, рыженькие. Глаза продолговатые, с черным зрачком. Бурундук – безвредный зверек. Питается он, как и белка, орехами. Поэтому бурундуков особенно много там, где растут кедры. Но сейчас кедровые орехи еще не созрели, и я не знаю, чем питается бурундук.

Кореньков утверждает, что сейчас бурундуки питаются молодыми кедровыми орешками. Для этого они взбираются на вершину кедра, где только и растут шишки, подгрызают и сваливают их вниз, сами ловко по стволу сбегают вниз, разгрызают шишку и лакомятся молодыми, еще молочными орешками.

Герман наблюдал, как играют бурундуки. Стояла огромная, дуплистая береза. Бурундуки влезали в дупло снизу, бежали внутри ствола березы, вылезали через верхнее отверстие дупла и сбегали вниз уже по наружной части ствола. Так они с веселым попискиванием гонялись друг за дружкой, а Герман долгое время наблюдал за ними с таким же любопытством, как он наблюдает за мухами на стволе, отрезая им поочередно то голову, то туловище. Герман приходит в самое веселое расположение духа и громогласно хохочет, когда наблюдает, как по столу скачет одна мушиная голова с парой ног или как движется мушиное туловище без головы, напоминая танк, потерявший управление.

Кстати, мы все утверждали, что у мухи 4 ноги, а Герман на опыте доказал нам, что шесть.

Вообще Герман любит наблюдать за насекомыми. Сегодня он долго возился с красивым зеленым травяным клопом, спинка которого напоминала бронированный темно-зеленый панцирь.

Другого черного жучка он мучил дымом от цигарки. Жучок не переносил дыма и улетал. Герман вновь ловил его и продолжал угощать дымом, пока жучок совершенно не обалдел.

[На обороте: Кореньков Герман. На память Василию Степановичу Цымбал от Германа Коренькова.

Василий Степанович, вспоминай почаще этого, как ты называл, «большого ребенка» или верней «взрослого». Манчжурия гор. Лаха. 28.03.46 г.]408

Сегодня мы с гвардейцем пошли бродить по сопкам, а Зубилов и Кореньков, оставшись дома, стали развлекаться. На нашем обеденном столе, у речки, стояла жестяная крышка с солью. Ребята на соревнование стали попадать в эту крышку из винтовок. Когда мы с гвардейцем вернулись домой, я застал обеденный стол весь испорченный и изломанный пулями и расстрелянную крышку с солью.

Кроме того, в нашем домике оказались выбиты пулями два стекла в окне и продырявленные стенки, в том числе и в нескольких сантиметрах от аппарата. Чувствуя, что я буду на них «шипеть», Зубилов и Кореньков, пока я не увидел следов их стрельбы, поспешили уйти из дома.

Дорога от нас идет круто вниз в сторону КП № 232. Зубилов и Кореньков нашли бричку (их здесь много), приделали, как вожжи, из проволоки управление к дышлу, раскатили бричку и, усевшись на нее, стремительно помчались вниз,