Ночные кошмары и фантастические видения - Стивен Кинг

– Холмс, – спросил я, чувствуя себя более уверенно в прежнейроли, – откуда вы знали, что констебль был совсем рядом?

– Все очень просто, Уотсон. Если бы не было констебля, семьяразогнала бы слуг на те несколько секунд, необходимых, чтобы убрать холст ифальшивые тени.

– А также приоткрыть по крайней мере одно окно, пожалуй, –добавил Лестрейд необычно спокойным голосом.

– Они могли забрать холст и тени, – внезапно сказал я.

Холмс повернулся ко мне.

– Пожалуй, – кивнул он.

– Перед ними был выбор, – сказал я ему. – У них было достаточновремени, чтобы сжечь новое завещание или убрать фальшивую декорацию… Это должныбыли сделать Стивен или Джори, разумеется, за те мгновения, когда Стивенвзламывал дверь. Они, если вы правильно оценили их характеры, – а я считаю, чтовы правы, – решили сжечь завещание и надеяться на удачу. Я полагаю, Стивенуедва хватило времени сунуть завещание в печку.

Лестрейд повернулся, взглянул на печку и снова посмотрел нанас.

– Только человек с такой черной душой, как у Халла, нашел всебе силы закричать с приближением смерти, – сказал он.

– И только такого черного человека, как Халл, мог убитьсобственный сын, – добавил Холмс.

Он переглянулся с Лестрейдом, и снова что-то промелькнуломежду ними, что-то бессловесное, из чего меня исключили.

– Вам когда-нибудь доводилось сталкиваться с нечто подобным?

– спросил Холмс, словно подхватывая нить прежнего разговора.

Лестрейд отрицательно покачал головой.

– Однажды я оказался совсем близко, – сказал он. – В делобыла вовлечена девушка, причем она вряд ли была виновата. Но все-таки.., этобыло только один раз.

– А здесь их четверо, – добавил Холмс, понимая все, что имелв виду Лестрейд. – Четыре человека, над которыми издевался мерзавец, которомууже шесть месяцев следовало лежать в могиле.

Наконец я понял, о чем они говорят.

Холмс перевел на меня взгляд своих серых глаз.

– Как вы считаете, Лестрейд? Это дело раскрыл Уотсон, хотяон не сумел увидеть все осложнения. Позволим Уотсону принять решение?

– Согласен, – проворчал Лестрейд. – Только пустьпоторопится. Мне хочется уйти из этого проклятого кабинета.

Вместо ответа я наклонился, поднял фетровые тени, свернул ихв комок и сунул в карман пальто. Поступив так, я испытывал какое-то странноечувство вроде того приступа лихорадки, который едва не прикончил меня в Индии.

– Молодец, Уотсон! – воскликнул Холмс. – Вы успешно провелисвое первое расследование, стали соучастником убийства – и все это еще дозавтрака! Вот это сувенир и для меня – подлинный Джори Халл. Сомневаюсь, что нахолсте стоит его подпись, но нужно быть благодарным богам, посылающим нам такиедары в дождливые дни.

Своим перочинным ножом он отделил холст, приклеенный кножкам кофейного столика. Холмс проделал все это очень быстро, меньше чем заминуту, и засунул трубочку холста в глубокий карман своего пальто.

– Это нарушает все правила юриспруденции, – проворчалЛестрейд, но все-таки подошел к одному из окон и после недолгого колебания,выдвинув задвижки, на полдюйма приоткрыл его.

– Лучше скажем, что мы исправили юридическую ошибку, –произнес Холмс голосом, едва ли не исполненным ликованием. – Ну что же,джентльмены, пошли?

Мы подошли к двери. Лестрейд открыл ее. Один из констеблейспросил, сумели ли мы добиться успеха.

При иной ситуации Лестрейд поставил бы его на место, однакона этот раз всего лишь заметил:

– Похоже, что это была попытка ограбления, превратившаяся вубийство. Я увидел это сразу, конечно, Холмс – секунду спустя.

– Очень жаль! – осмелился добавить второй констебль.

– Это верно, – согласился Лестрейд, – но по крайней мерекрик умирающего старика спугнул вора, прежде чем он успел что-то украсть.Продолжайте работу.

Мы вышли в коридор. Дверь, ведущая в гостиную, была открыта,но я опустил голову, когда мы проходили мимо. Холмс, разумеется, заглянул вгостиную; он не мог не сделать этого. У Холмса просто такой характер. Чтокасается меня, я не видел ни одного из членов семьи и не хотел видеть. Холмсснова начал чихать – его четвероногий друг вился вокруг ног, самозабвенномяукая.

– Пошли отсюда поскорей, – сказал Холмс и направился квыходу.

***

Час спустя мы были уже дома, на Бейкер-стрит, 221 б, изанимали те же места, что и в тот момент, когда к дому подъехал Лестрейд: Холмссидел у окна, я – на диване.

– Ну, Уотсон, – спросил наконец Холмс, – как вы будете спатьсегодня ночью?

– Как бревно, – сказал я. – А вы?

– Я тоже, – ответил он. – Я так рад, что мы отделались отэтих проклятых котов!

– А как, по-вашему, будет спать Лестрейд?

Холмс посмотрел на меня и улыбнулся.

– Этой ночью плохо. Всю неделю, пожалуй, будет спать неслишком хорошо. Но в конце концов он справится с собой. Среди многих своихталантов Лестрейд обладает превосходной способностью забывать прошлое.

Я рассмеялся.

– Посмотрите, Уотсон! – воскликнул Холмс. – Какое зрелище!

Я встал и подошел к окну, почему-то ожидая снова увидетьЛестрейда, подъезжающего к дому. Вместо этого я увидел, как из-за облаковпоказалось солнце, заливая Лондон ослепительным вечерним светом.

– Видите, солнце все-таки показалось, – сказал Холмс. –Великолепно, Уотсон! Приятно все-таки жить на свете! – Он взял скрипку и началиграть, освещенный солнцем.

Я подошел к барометру. Увидел, что стрелка падает, ирассмеялся так громко, что упал на диван. Когда Холмс спросил – с легкимраздражением, – в чем дело, я только покачал головой. Говоря по правде, я неуверен, что он меня понял. Его ум работал не так, как у остальных людей.

Это был один из тех весенних дней в Лос-Анджелесе, которыенастолько идеальны, что вы ожидаете повсеместно увидеть регистрационную марку(r). Выхлопные газы автомобилей на бульваре Сансет отдавали цветами олеандра, аолеандр – выхлопными газами, и небо над головой было чистым и ясным, каксовесть убежденного баптиста. Пиория Смит, слепой продавец газет, стоял насвоем обычном месте, на углу бульваров Сансет и Лорел, и, если это не означало,что Господь, как всегда, царит на небесах и все в мире в полном порядке, я незнаю, что еще добавить. – И все-таки с того момента, когда я этим утром внепривычное время – в половине восьмого – опустил ноги с постели, все казалосьмне каким-то нескладным, недостаточно четким, слегка расплывчатым по краям. Илишь когда я начал бриться – или по крайней мере пытался продемонстрироватьсвоей непокорной щетине лезвие бритвы, чтобы напугать ее и заставитьповиноваться, – я понял, в чем дело, хотя бы отчасти. Несмотря на то, что ячитал самое малое до двух ночи, я не слышал, чтобы вернулись мои соседиДеммики. Обычно они набирались до бровей и обменивались короткими репликами,составляющими, судя по всему, основу их семейной жизни.