Фронтовой дневник (1942–1945) - Василий Степанович Цымбал

на коне – генерал-директор, по определению Германа, – и покуриваю цигарку, Зубилов и Кореньков везут коня.

Герман мечтает: «Вот если бы мы приехали к Сперову, конь бы этот стал белым, а наша Кукла почернела, ослепла и сдохла. Вот было бы здорово». Потом продолжает Зубилов: «Вот представляю картину, когда мы так подъедем к “Антенне”. Вот смеху-то будет».

А, в конце концов, мы не знаем, что делать с этой прекрасной, но слепой лошадью. Мы были охвачены гуманистическими порывами. Нам хотелось привести лошадь к людям, напоить ее, накормить, дать ей пристанище.

Лошадь решили назвать Васькой. Так незаметно в различных мечтаниях мы еще укоротили свою дорогу на несколько километров. И вот вдруг навстречу нам показался всадник на гнедой лошади. Он поравнялся с нами и остановился. Васька заржал и стал обнюхивать лошадь всадника. Всадник сказал: «Вот дурак, а мы его ищем целый день». И стал объяснять нам: «Вчера ночью ушел куда-то. Мы его ищем целый день».

Он повернул лошадь. Я слез с Васьки, на него взобрался Зубилов. Тронулись дальше. Васька шел позади лошади всадника.

Это был, как нам объяснил всадник-артиллерист, японский конь. Он так и достался им слепым. Нам жаль было расставаться с Васькой, но после размышлений мы пришли к выводу: очень хорошо, что нашелся хозяин Васьки. А звали его действительно Васькой.

Сидим у Сперова. Неуютно, холодно. Еле мерцает коптилка, наполняя прокуренную комнату новой копотью. Кроме нас, в комнате еще несколько солдат, пришедших к Сперову погулять.

Заходила Машка, женщина из соседнего подсобного хозяйства. Она легкого поведения. Герман уже щупал ее.

12 октября 1945 г.

Вот я снова на «Антенне» и опять работаю на кухне, помогая Сурену. Мы с ним, так сказать, два повара с высшим образованием, два учителя, работаем на кухне, ждем демобилизации и часто отводим душу в разговорах о людях, окружающих нас.

Вчера мы двинулись от Сперова в 9 ч. утра. Нас обогнали три машины, но ни одна нас не взяла. К 4 часам дня мы были в Жариково, покрыв расстояние в 26 км. Итак, за последние два дня я прошел пешком 52 км. Последние 14 км до Духовской мне удалось подъехать на машине. Мы уже не застали наших стариков и девушек. Их утром проводили безо всяких торжеств.

Им дали на дорогу документы на получение 3 медалей – «За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией», «За победу над Японией» и благодарность за участие в разгроме Японии. Между прочим, нам еще нужно две или три благодарности за Германию, но в штабе сейчас никого нет и некому этими вопросами заниматься.

Когда мы уедем в Куйбышевку, пока неизвестно. Командир роты вызван генералом в Харбин. Его нет уже 10 дней, начальника штаба тоже нет.

Мне вчера снился опять интересный сон. Подробности его уже забыты. Будто я приехал в отпуск в Ейск и искал квартиру Т. А., не находил, а на месте ее домика стоял другой большой дом. Я вошел туда в предутренней темноте. На диване, поджав под себя ноги, сидел хорошо одетый и готовый идти в школу Юра. Он ждал завтрака и читал книгу. Вошла Мария Яковлевна Мещерякова, и мы все трое уселись на диване. В другой комнате, дверь в которую была завешена матерчатой занавеской, в пламени русской печи я видел силуэт Неонилы Федоровны, которая готовила завтрак и вынимала из печи пироги и хлебы.

Я подобрался к двери, приподнял немного занавеску и стащил у Федоровны пирог, шутки ради. Она не видела меня, но узнала, что это я, и шутила со мной.

А позавчера я снова видел Марийку и детей. Мы с нею опять занимали новую квартиру и стелили постель, покрывая ее белой простыней.

13 октября 1945 г.

Вчера перед вечером была дана команда отправиться нашему взводу сегодня в 7 ч. утра в Хороль. Продукты на взвод я получил с вечера. Подняли меня в половине четвертого, к 6 часам завтрак уже был почти готов. Но тут поступила команда нашу посадку отставить. Капитан позвонил из Гродекова, чтобы за ним выслали машину. Сейчас мы ждем его приезда и решения о нашей поездке в Хороль.

Вечером я был в штабе и читал указ о демобилизации 2‑й очереди. Оказывается, в штабе толкуют указ так, что он не распространяется на Дальний Восток, между тем как не распространяется только его первый пункт. Многие согласились со мной, другие нет. Лейтенант Жолондзь, согласившийся со мной, доказывал младшему лейтенанту Мухину, что он не прав, стучал пальцами в стенку и кричал: «Так вот, вот так». Потом он плюнул и ушел спать.

14 октября 1945 г.

Ну, начались дни золотые! Вчера мы еле успели пообедать, как нас заставили сесть на машину, и мы поехали. С нами ехал какой-то чужой лейтенант с чемоданами. Ему нужно было в Жариково. Когда мы приехали туда, оказалось, что ему надо ехать еще км 4, на аэродром. Шофер Недоступов и гвардеец отказывались везти его дальше. Он пообещал им пол-литра. Все слезли. На машине остались я и Ягдаров, как самые пожилые, в кабине шофер и гвардеец. Машина пошла в сторону, ребята пошли до перекрестка пешком. Лейтенант действительно дал пол-литра. Эта была харбинская ханжа (очищенный самогон). Мы выпили ее вчетвером среди поля, на плащ-палатке, закусили хлебом и салом. Выпито было мало, однако всю дорогу гвардеец и шофер пели песни.

На станции Хороль были вечером. Кое-как из кип сена сделали шалаш и в нем ночевали. Я ужасно мерз, ревматизм ныл и сверлил. Утром в каком-то помойном ведре сварили рисовую кашу из чужих продуктов и отправились на «Памир», где предполагали жить до подачи вагонов. Вещи сгрузили на подводу, сами 5 км пошли пешком.

Проходя через хорольский базар, мы с гвардейцем завернули туда. Сразу же нас оседлал патруль. Я «оторвался», гвардейца же «попутали», повели в комендатуру и отобрали у него пистолет, т. к., оказывается, сейчас запрещено офицерам оружие, если они по должности ниже комбата.

Приехали на «Памир». Здесь ряд удобных фанз. В них мы и предполагаем расположиться. Когда стали разгружать вещи, то оказалось, что гвардейцу опять не повезло. Его немецкое пуховое одеяло, которым он так гордился и под которым много раз доверчивым женщинам «давал под хвост», эта его гордость вдруг исчезла.

Оно, завязанное в плащ-палатку, где-то свалилось. Гвардеец метал громы и молнии, но одеяло не нашлось. Он уехал разыскивать его с ездовым и сержантом Пчельниковым. Уже вечер, а его все нет.