Фронтовой дневник (1942–1945) - Василий Степанович Цымбал

– семейная, воспитание и заботы о твоем сыне и т. д.

Вывод. Приемли суровую действительность, брось думать «о любви десятилетней давности» и возвращайся к мирному труду. Я верю, что ты теперь сумеешь устроить жизнь иначе, без страданий и намеков «любви».

Если правда то, что пишет Красовский, то теперь мне понятно молчание Тамары Андреевны. Но я вспоминаю ее письма, и мне непонятен их многообещающий тон.

В странной роли выступает Лида. Она в течение всей войны подогревает во мне надежду, хотя Георгию Николаевичу она заявила совсем противоположное. Зачем она обманывает меня надеждами? Или чтобы мне жилось с мечтами легче, или чтобы не сделать совершенно мрачным мое существование.

18 октября 1945 г.

Вечер. Часов 9 вечера. Мы перебрались в новое помещение с прекрасной кухней, сделали нары и удовлетворительно расположились. До этого мы, как свиньи, валялись на грязном полу фанзы.

Приехал хорошо настроенный капитан. В мое отсутствие взял лежавший на столе дневник и стал читать. Мне не хотелось, чтобы он читал мои записи, и я увлек его пить чай.

За чаем он рассказывал о своем пребывании в Харбине и о тамошних ценах.

За 50 руб. можно напиться в ресторане и хорошо пообедать. Водка стоит 9 руб. литр. Хромовые сапоги 500 рублей, хороший костюм до 1000 руб., кожаное пальто 1500 руб.

19 октября 1945 г.

Из нашей части потребовали сведения о рядовом и сержантском составе согласно указу о демобилизации 2‑й очереди. Надо думать, что скоро, может быть, через месяц меня демобилизуют.

Вечер. В окно смотрит почти полная луна. В огромном доме я один. Офицеры во главе с капитаном ушли в ДКА, двое бойцов на линии ищут повреждение, остальные внезапно уехали рыть картофель. Сержанты в соседней фанзе, метрах в 100. Грустно. Вчера я отправил Лиде отчаянное письмо. Сегодня Матарову рассказывал печальную историю моей любви. Он не советует мне ехать в Ейск. Хотел написать письма – и перо валится из рук. Зачем письма? Кому их писать? И что я скажу в них? Разводить слякоть не хочется. А друзья!

«И друга лучший друг забудет»419.

22 октября 1945 г.

Так, наконец, дошла очередь и до меня. Затребованы документы на личный состав с 1906 по 1909 г. и на специалистов. Я попадаю под демобилизацию и по возрасту, и как специалист. Говорят, что отправят домой числа 15 ноября.

Меня теперь волнует вопрос с одеждой и обувью. Нет у меня денег, а то можно бы достать и сапоги, и шинель английскую, и ботинки. Для этого надо иметь тысячи две денег. А без этого придется довольствоваться тем, что выдадут: курткой вместо шинели, обмотками, ботинками.

Вчера я говорил с капитаном в отношении шинели и сапог. На складе их нет. Капитан сказал, если получим, сделаем что-нибудь.

23 октября 1945 г.

Вчера меня освободили от кухни, чтобы проводить в роте политучебу. Воспользовавшись этим, я написал разным лицам 15 прощальных открыток с сообщением, что демобилизуюсь и мне пока писем писать не надо.

Сегодня подстригся и пришел в штаб, чтобы готовиться к занятиям. На столе нашел письма от родных Грекова, которые умоляют сообщить, как погиб их сын Ваня. Никто на это письмо и не думал отвечать, но я, зная, как тяжело родителям потерять сына и как их интересуют все подробности его смерти, написал им подробное, но осторожное письмо, которое является больше поэтическим, чем реалистическим.

Родителям будет приятней легенда о героической смерти сына, чем суровая прозаическая правда о его гибели.

24 октября 1945 г.

Сегодня я проводил беседу о выборах в Верховный Совет СССР и в это время думал о предстоящей педагогической работе. Вообще, уже все мысли оторваны от военной жизни.

Мне только хочется из армии уехать более или менее прилично одетым. Я написал сегодня рапорт капитану о выдаче мне и переделке английской шинели. Рапорт он взял, но ответа не дал. На всякий случай я у одного бойца договорился о замене своей шинели на его русскую новую шинель. Ему, конечно, надо дать придачу. Портной обещает мне переделать ее.

[На обороте: Кореньков Герман. На память лучшему товарищу по службе в РККА в дни Отечественной войны Цымбалу Василию Степановичу от Коренькова Германа Васильевича.

Пребывание и фото в Манчжурии в гор. Лаха 24.03.46 г.]

27 октября 1945 г.

Сегодня я получил письмо от Наташи от 8 октября 1945 г. Оказывается, Юры в Москве нет. Он пишет письма и телеграммы, чтобы Наташа прислала ему вызов из Моссовета на получение пропуска. Вызов Моссовет не дает. И Юра, вероятно, сидит в Надежной и нигде не учится. Плохие дела.

Кроме того, Наташа сообщает, что брат Михаил Степанович демобилизовался из армии, находится в Калинине и пока нигде не работает. Между прочим, Наташа еще пишет:

Когда я летом жила в совхозе с Тамарой420, то в Москву приходила к маме какая-то военная девушка и сказала, что она привезла в Москву тяжелораненых и что она знает тебя, а ты в настоящее время тяжело болен малярией и очень хочешь видеть свою мамочку. Для нас это что-то не совсем понятно, – кто эта девушка и почему ты не мог с нею передать нам письмо, что случилось?

Для меня это тоже непонятно. Вероятно, это какая-то аферистка, которой хотелось воспользоваться простотой матери с целью ограбления. У меня нет знакомых девушек, знающих адрес моей матери. Малярией я не болел и ни с какими ранеными никуда не ездил.

Приехал начальник штаба Ильинский из Ворошилова и сказал, что скоро нас отправят домой. Через два дня едут за получением обмундирования для нас.

29 октября 1945 г.

На нас, демобилизируемых, готовят обмундирование (поехали получать), готовят документы, выписали справки на получение медалей.

Погода стоит теплая, но я на дворе бываю мало. Сижу у портного и подгоняю его, чтобы он перешивал мне шинель. Я отдал за нее свою старую шинель и должен буду уплатить еще 200 рублей.

Я хочу достать еще старую шинель для сдачи, чтобы вместо нее получить новую шинель или куртку, что будут давать. Звонил Тихову. Тот обещает прислать мне свою трофейную старую шинель.

Вечером мы с Суреном долго бродили по улице и говорили, куда мне ехать. После долгого обсуждения пришли к выводу, [что] прежде всего надо ехать в Ейск.

Потом Сурен рассказывал о себе и о своих