Фронтовой дневник (1942–1945) - Василий Степанович Цымбал

планах. В последнее время мы с ним сдружились. Я долго помнить буду сегодняшний вечер, как мы ходили с ним по пригорку. И как за нами, точно собачонка, бродил наш ротный кот Васька.

1 ноября 1945 г.

Вчера портной закончил мне шинель. Она хорошо сшита и хорошо на мне сидит, но несколько коротковата. Мне не хочется шинель таскать в дороге. Если мне дадут еще что-нибудь, я хочу ее свернуть и привезти в Ейск, не одевая.

Поговаривают, что числа 6–10 нас отправят, так что я доживаю в части последние дни. Скорей бы ехать. Сейчас людей много, помещений мало, и мы живем очень скученно. Спать приходится как в тисках. В таких случаях неизбежны вши. Они уже появились, и это доставляет мне много беспокойства.

Продолжают готовить нам документы. Последние дни я занимаюсь политработой, провожу занятия по изучению «Положения о выборах в Верховный Совет СССР». После двух часов занятий очень устаю. Это говорит, во-первых, о том, что я отвык от педагогической работы, а во-вторых, что у меня сердце стало совсем негодным.

Ежедневно по вечерам я читаю вслух «Швейка» Гашека или другую литературу. Это уже вошло в систему, и как только наступает вечер, меня ребята просят, чтобы я почитал. Слушают с удовольствием.

3 ноября 1945 г.

Демобилизуемым привезли обмундирование: старые, много раз латаные фуфайки и японские ватные брюки, которые сшиты чуть ли не из марли, начиненной ватой. Вата не простегана и валится вниз. Пуговиц брюки не имеют, прорех тоже. Они, как трусы, имеют резинку в поясе. Брюки хотя и новые, но очень плохие. Шапок не привезли.

Вчера капитан сидел у нас в фанзе, и я с ним разговаривал по этому поводу. Он согласился, что обмундирование очень плохое. Потом сказал: «Выстроим, посмотрим. Может быть, что-нибудь сделаем».

В эти заявления я уже не верю. На мой рапорт он ничего не ответил, и хорошо, что я купил шинель и переделал ее. Иначе пришлось бы ехать в старой шинели.

Когда мы ждали демобилизации, гвардеец хвастливо говорил, что перед отъездом домой он меня как следует оденет. А вчера я попросил у него старые брюки, и он не дал мне их, заявив, что они нужны ему на латки.

Никитин сказал, что он на складе в Ворошилове достал полтюка мануфактуры и много шерстяных японских носков. Я попросил носки. Он сказал, что даст мне пары две с удовольствием. Я терпеливо ждал, а вчера напомнил. Он ответил, что уже раздал все, и добавил: «В Ворошилове купишь. Там продают много этого барахла».

Капитан тоже сказал, что в Ворошилове все можно купить.

Я перечисляю свои ресурсы – 700 руб. за службу, минус 300 р. за шинель, плюс месяц дороги, плюс существование до зарплаты. Он больше на эту тему не говорил.

Ильинский спекулирует, привозит все, вплоть до пуговиц и зубного порошка, и продает все это втридорога. Когда я вчера спросил его о старом обмундировании, которое у него вполне прилично, он сказал, что ему придется его продавать, т. к. он тоже скоро уедет домой. Я не стал говорить о цене, зная, что он загнет за него.

Капитан вчера сказал, что мы уедем 8 ноября. Сегодня дежурный сообщил, что принял телеграмму из Ворошилова, чтобы нас отправили не восьмого, а десятого ноября.

Хотя бы скорее уехать.

4 ноября 1945 г.

Вчера было общее построение. Нас, демобилизуемых (10 человек), построили отдельно. Командир роты осматривал наше обмундирование и как бы извинялся, что для нас получена плохая одежда. Он сказал, что если у кого есть что-нибудь шить, то он мобилизует и сапожников, и портных, чтобы для нас сделать все возможное. Есть ли у нас вопросы, спросил он. Мы ответили, что пока нас не обмундировали, у нас нет вопросов. Я сказал, что мне бы надо брюки и гимнастерку. Он ответил: «Посмотрим, может, сделаем что-нибудь».

Эти последние дни кажутся особенно тягостными. Мы уже отрешились от воинской жизни. Все наши мысли уже на гражданке. Я думаю о Т. А., о том, к кому направляться со станции, к ней или к Жоре. Я также с печалью думаю о том, что у меня нет денег. За них бы я мог купить себе и брюки, и перчатки, и гимнастерку. Они мне также очень нужны, чтобы прожить до первой зарплаты, чтобы съездить в Краснодар, съездить к Мещеряковой за своими посылками, купить необходимое для квартиры, которую я надеюсь получить. Сегодня, кажется, мы будем сдавать оружие, и нас будут обмундировывать.

6 ноября 1945 г.

Канун праздника. Нам выдали обмундирование: телогрейка с 99 заплатками, китайские коленкоровые брюки, начиненные грязной ватой, старые шапки. Брюки я променял на шапку. Надеюсь получить еще бушлат вместо шинели, которую я купил за свои деньги. Бушлат и 5 метров цветного ситца, выданные в подарок, придется продать по дороге. Дело в том, что я остался без копейки денег. 200 руб. я должен за шинель. А сегодня я купил за 500 руб. свои же брюки, те, которые мне подарил Кореньков и которые забрал гвардеец. Потом они оказались у капитана, который отдал их Пчельникову вместо его «пропавшего» костюма. Брюки – чистый бостон. Я решил ехать домой без копейки, а брюки взял.

7 ноября 1945 г.

28‑я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Москва демонстрирует. Мы установили радио и слушаем, что делается в столице. Вчера у нас было торжественное заседание, руководил которым я. После ужина лег спать. Проснулся, как уже несколько дней, в 2 часа ночи по местному времени. У нас уже было седьмое число, а в Москве только 6 ноября, 19 ч. вечера. Начиналось торжественное заседание. Я прослушал весь полуторачасовой доклад т. Молотова и приветствие тов. Сталину.

С утра немного помогал на кухне, потом присутствовал на митинге, на котором выступал от имени демобилизуемых. Командир части, поздравляя с праздником, вынес мне и ряду других товарищей благодарности.

Сейчас полдень. Некоторые, у кого были свои деньги, чтобы купить водки, ходят подвыпившие (к празднику водки не выдали).

Другие слушают радио. Большинство скучает. Офицеры готовятся перепиться. Все они уже, что называется, на взводе.

Мне осталось переночевать здесь две ночи. Я не дождусь, когда пройдет это время. Не знаю, что меня ждет впереди, но думаю о Ейске, о Тамаре. Мне не хочется верить, что она меня забыла. Я надеюсь, что мы будем вместе жить, поэтому еду в Ейск.

8 ноября 1945 г.

Скука и одиночество.