The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century - Jürgen Osterhammel

позволяла более продуктивно, чем на родине, использовать рабочую силу, а с политической - являлась предохранительным клапаном для выплеска социального давления. Однако этот эффект редко был простым вопросом манипуляции. В большинстве случаев эмиграция была личным решением: империя создавала варианты.

3. Империя позволяла проводить весьма рациональную (с точки зрения британцев) внешнюю политику. Она усиливала преимущество островного положения, заключающееся в том, что человек по своей природе не привязан к другим странам, которых он не хотел бы иметь в качестве соседей.

Великобритания, как никакая другая великая держава, имела большую свободу действий при выработке политики: при желании она могла налаживать новые связи, но могла и держаться в стороне. У Великобритании было мало друзей в международной политике, но в этом и не было необходимости. Поэтому она могла не втягивать себя в, возможно, фатальные обязательства. Такую политику низких обязательств, позволяющую держать дистанцию, проводили в XIX веке все британские правительства, независимо от их партийного состава. Но если дипломатическое соглашение с другой державой и было достигнуто (англо-японский союз в 1902 г., Антанта Кордиаль с Францией в 1904 г., англо-русская конвенция в 1907 г.), то оно никогда не формулировалось таким образом, чтобы автоматически влечь за собой партнерство в случае войны. Если империя вступила в Первую мировую войну - а она была объявлена 4 августа 1914 г. от имени всей империи, - то это произошло не в силу неизбежного механизма союзничества, а потому, что Уайтхолл решил, что так должно быть. Обладание империей означало, что великолепная изоляция, которая, однако, могла функционировать только при наличии баланса сил на континенте, была одним из удобных вариантов политики. Ресурсы империи всегда были доступны, а британская политика всегда была достаточно прагматичной, чтобы сохранять возможность новой ориентации. Таким образом, к началу Первой мировой войны Великобритания не была изолирована. По-настоящему империя проявила свою несравненную ценность только в 1914-1918 годах.

Не нужно быть апологетом империализма, чтобы признать, что по меркам имперской истории XIX и XX веков Британская империя была успешной. Она пережила мировой кризис периода между ранним модерном и современной эпохой ("Sattelzeit" Козеллека), в котором потерпели крушение многие другие империи. Она также пережила несколько драматических неудач. Ни одна крупная территория, перешедшая под контроль Великобритании, не была потеряна вплоть до Второй мировой войны. (Именно поэтому падение Сингапура в феврале 1942 г. для японской армии стало таким сокрушительным ударом). Отступления с неустойчивых передовых позиций служили для уточнения контуров империи. Так, в 1904 г. экспедиционный отряд, отправленный из Индии под командованием сэра Фрэнсиса Юнгхазбенда, дошел до Лхасы и, не найдя предполагаемого "русского оружия", заключил соглашение о протекторате в Тибете - земле, на которую Китай предъявлял туманные претензии на сюзеренитет, не имея возможности подкрепить их на уровне силовой политики. Движущей силой этих авантюристических действий был лорд Керзон, амбициозный вице-король Индии. Но Лондон не видел причин брать на себя даже минимальные обязательства перед такой экономически и стратегически малозначимой страной, и поэтому открестился от локального успеха, достигнутого Юнгхазбендом, этим квинтэссенцией человека на месте.

Британский политический класс также весьма успешно адаптировался к изменившимся внешним условиям, когда в последней трети XIX в. активизировались новые великие державы, а сравнительное экономическое положение Великобритании в результате этого ухудшилось. Правда, Великобритания не сохранила свою мировую гегемонию (т.е. положение, при котором ничего действительно важного не происходило против воли Британской империи), но опять-таки с некоторым трудом политикам удалось найти средний курс между защитой статус-кво и использованием новых экономических и территориальных возможностей. На протяжении долгого XIX века Британская империя имела несколько разных обликов и претерпела ряд метаморфоз. Тем не менее она оставалась самой успешной империей эпохи, а после Первой мировой войны даже смогла распространить свой контроль на некоторые "мандаты" Лиги Наций (Ирак, Иордания, Палестина).

Факторы стабильности

Помимо уже упомянутых, этот относительный успех объясняется еще рядом факторов.

Во-первых. Как показали А.Г. Хопкинс и Питер Кейн, основной импульс британской экспансии исходил не от промышленников, а от лондонского финансового сектора, тесно связанного с крупными аграрными интересами, стремящимися модернизировать свою деятельность. В этом городе находились самые влиятельные банки и крупнейшие страховые компании мира. Он финансировал судоходство и внешнюю торговлю всех стран. Здесь сосредотачивался международный бизнес частных ценных бумаг с фиксированным доходом. Любой, кто хотел вложить деньги в Китай, Аргентину или Османскую империю, пользовался финансовыми услугами "квадратной мили". Фунт стерлингов был основной мировой валютой, а механизмы золотого стандарта поддерживались в основном из Лондона. По сравнению с промышленностью финансы имеют то преимущество, что они в меньшей степени зависят от местоположения, а значит, и в меньшей степени "национальны". В британскую столицу стекались деньги со всего мира, и поэтому город был не просто экономическим центром формальной колониальной империи или даже гораздо более обширной сферы политического влияния Великобритании. Это был глобальный центр управления денежными и товарными потоками, не имевший конкурентов вплоть до возвышения Нью-Йорка.

Второе. Со временем, усвоив урок катастрофических просчетов, допущенных во время американского кризиса 1770-х годов, менеджеры Британской империи разработали и неоднократно опробовали на практике весьма отточенный набор политических инструментов. Основной принцип интервенционизма в эпоху, когда слово "интервенция" имело меньше негативных коннотаций, чем сегодня, заключался в оптимальном использовании своих активов. Применительно к империям это не является самоочевидным, о чем свидетельствует тенденция США в ХХ веке к раннему развертыванию массированной военной силы. Британская империя всегда старалась держать ее в резерве, проявляя необычайную виртуозность в градации угроз. Британские дипломаты и военные в прошлом были мастерами в искусстве убеждения и давления, и пока они могли достичь желаемой цели, не было необходимости прибегать к более дорогостоящим методам. Особенно эффективной была идея координировать давление с третьей державой, предпочтительно с Францией; так было сделано в 1857 г. в отношении Туниса и в 1858-60 гг. в отношении Китая, в то время как Сиам оказался более успешным в разыгрывании европейцев друг против друга. Британская политика придерживалась принципа, согласно которому влияние должно оказываться как можно дольше, а официальное колониальное правление вводиться только после исчерпания неформальных возможностей. Один из вариантов, который очень любили британские империалисты, предполагал незаметное присутствие "резидентов" и других советников, которые направляли податливых местных правителей. Это могло привести даже к откровенной фикции. Например, Египет после 1882 г. по всем признакам являлся британской колонией, но номинальный сюзеренитет султана в Стамбуле фактически не оспаривался до 1914 г., и на протяжении всего рассматриваемого периода на троне восседал местный монарх, а на посту премьер-министра оставался местный премьер-министр. Всесильный представитель Великобритании, дававший правительству указания, носил