Кузница Тьмы - Стивен Эриксон

ставит под вопрос само их существование.

Ферен никогда прежде не испытывала подобных чувств и, если бы кто-то сказал ей, что можно так ненавидеть окружающий мир, ни за что бы не поверила. Она проклинала бесконечно тянувшиеся заросли травы, бессмысленную необъятность неба над головой, его беспечную голубизну днем и жестокое безразличие ночью. Нескончаемый стон ветра врезался в уши, будто далекий плач тысяч детей, и от каждого очередного его порыва жгло глаза.

Когда стемнеет, Ферен будет сидеть, съежившись от холода, рядом с товарищами, а разведенный путниками костер станет насмехаться над ней каждым языком своего пламени. А она будет слышать смех ведьмы, а потом ее жуткие вопли: страшная сцена постоянно преследовала Ферен, напрочь лишая радости и удовлетворения от того, что сделал Ринт. Полные боли крики Олар Этил неизменно вызывали в ее душе чувство унижения и стыда.

От легкой и дружеской атмосферы, прежде царившей между пограничниками, теперь не осталось и следа. Ферен знала, что брат ее будет угрюмо молчать, сидя у костра, пламя которого отразится в его обведенных темными кругами глазах. Женщина вспомнила мучительный крик, вырвавшийся у Ринта, когда она обнимала его оцепеневшее тело. Она и представить не могла, что он тогда отобрал у сестры ради обретения силы, дабы нанести ведьме ответный удар. Ибо теперь в ее душе остался шрам. Из-за убийства невинного. Ферен не хватало смелости Ринта, и, если бы тот сейчас решил ехать домой, она без возражений отправилась бы вместе с ним.

Ферен убеждала себя, что Ринт по-прежнему остался все тем же надежным братом, который всегда защитит ее от окружающего мира и жестоких поворотов судьбы. Но на самом деле она в этом сомневалась, и, несмотря на все ее жесты, на готовность следовать за Ринтом, бедняжке казалось, что она все больше от него отдаляется. Ферен снова чувствовала себя ребенком, а здесь было неподходящее место для детей, особенно учитывая, что сама она носила под сердцем дочь. Где-то на этих бескрайних просторах затерялась женщина, которой она когда-то была, – сильная и решительная. И теперь Ферен ощущала себя всеми покинутой и безмерно слабой, в то время как ее брат, казалось, напротив, решительно мчался навстречу неведомой, но страшной судьбе.

Ферен ничего не сказала на прощание Аратану, и от этого ей тоже было стыдно. Вряд ли кто-то поверит, что отец внебрачного ребенка ни в чем не виноват. У большинства окружающих одна лишь мысль об этом вызовет скептическую усмешку. Но на самом деле вся вина Аратана заключалась лишь в том, что он заронил семя в лоно возлюбленной, добровольно ей отдавшись. Нет, тут обижаться не на что. Ферен была прекрасно осведомлена о возможных последствиях и сознательно приняла решение забеременеть. Мало того, в глубине души она подозревала, что соблазнила бы юношу, даже если бы его отец и не приказал ей этого сделать.

Небо постепенно темнело, повинуясь неизменным законам природы. Оно слепо смотрело свысока, не задумываясь о страдающих душах, которые безнадежно тоскуют по миру и покою. Если жалость к себе подобна бездонному пруду, то Ферен кругами ползала на четвереньках по его илистому скользкому берегу. Она все знала и понимала, но это ровным счетом ничего не меняло. Она носила в своей утробе невинность, чувствуя себя воровкой.

– Значит, сложим пирамиду из камней, – наконец заговорил Вилл. – Вы двое не единственные, кто соскучился по дому.

Ферен увидела, как брат кивнул, но промолчал, и ей показалось, будто наступившая после заявления Вилла тишина стала еще тягостнее. Подчинение без единого слова благодарности было равнозначно открытой капитуляции, и от этого становилось лишь больнее. Возникшая между ними трещина постепенно расширялась, и Ферен знала, что вскоре пропасть станет непреодолимой. Встряхнувшись, она выпрямилась в седле.

– Спасибо вам обоим, – сказала она. – Мы оказались на распутье, мой брат и я. Даже месть Ринта осталась слишком далеко позади, в то время как несчастный Раскан столь близко, что мы с тем же успехом могли бы тащить его на спине.

Она посмотрела на Вилла, увидев, как тот широко раскрыл глаза.

Галак откашлялся и сплюнул.

– С радостью избавлюсь от этого дурного привкуса. Спасибо, Ферен.

Внезапно Ринт вздрогнул, громко всхлипнул и разрыдался.

Все остановились.

– Хватит на сегодня, – хрипло проговорила Ферен.

Соскользнув с седла, она подошла к брату, чтобы помочь ему спешиться. Ринт продолжал содрогаться от мучительных рыданий, и пришлось приложить немало усилий, чтобы снять его с лошади. Вилл и Галак поспешили на помощь.

Наконец Ринт опустился на землю, тряся головой и судорожно всхлипывая. Велев Виллу и Галаку отойти, Ферен крепко обняла брата.

– Мы с тобой бесполезная парочка, – тихо шепнула она Ринту. – Что ж, взвалим всю вину на наших родителей и забудем об этом.

Всхлипывания сменились хриплым смехом. Брат замер в ее объятиях.

– Я его ненавижу! – с внезапной горячностью заявил Ринт.

Ферен взглянула на Вилла и Галака, стоявших возле своих вещмешков. Оба уставились на Ринта, будто окаменев от его слов.

– Кого? – спросила она. – Кого ты ненавидишь?

– Драконуса. За то, что он с нами сделал. За это клятое путешествие!

– Его больше нет с нами, – напомнила Ферен. – Мы возвращаемся домой, Ринт.

Покачав головой, он высвободился из объятий сестры и поднялся на ноги:

– Ничего не закончилось, Ферен. Драконус еще вернется. И займет свое место рядом с Матерью-Тьмой. Он, который использует детей и злоупотребляет любовью. Зло смелее всего, когда оно идет безошибочным путем.

– У него достаточно врагов при дворе…

– В Бездну двор! Теперь я считаю Драконуса своим личным врагом и стану выступать против нашего нейтралитета перед всеми пограничниками. Фаворит должен быть изгнан, а его власть разрушена. Я хочу смерти Драконуса. Хочу, чтобы одно лишь его имя стало проклятием для всех тисте!

Ринт весь дрожал, но глаза его были широко раскрыты, а взгляд их был подобен стали. Он яростно посмотрел на Ферен, затем на Вилла и Галака.

– Та ведьма была его любовницей, – продолжал Ринт, утирая струящиеся по щекам слезы. – Что это говорит вам о Драконусе? О его душе? – Он подошел к телу Раскана, привязанному к спине лошади. – Может, спросим сержанта? Этого беднягу, находившегося под так называемым покровительством своего повелителя?

Ринт дернул за кожаные шнурки, но узлы не поддавались, так что он в конце концов стянул с мертвеца мокасины, а затем стащил труп с лошади. Нога у него подвернулась, и он тяжело рухнул на землю, сжимая в руках завернутое тело. Ругаясь, Ринт оттолкнул от себя труп и поднялся. Лицо его посерело.

– Поинтересуйтесь у сержанта, что он думает по этому