Несущий смерть - Стивен Кинг

И вот что хотелось бы заметить еще: каждая история живетсвоей тайной жизнью, независимой от автора, и «Несущий смерть» — история окамерах и фотографиях — тоже. Примерно пять лет назад моя жена, Табита,заинтересовалась фотографией, поняла, что у нее получается, и занялась этимделом серьезно. Сам я фотографирую плохо (я один из тех, кому всегда удаетсячто-нибудь отрезать объектам съемки, или сфотографировать их с открытым ртом,или… короче, вам все понятно), но уважаю тех, кому удаются хорошие снимки… асам процесс просто завораживает меня.

Итак, моя жена приобрела камеру настолько простую, чтофотографировать ею мог даже такой дундук, как ваш покорный слуга. Я не моготорвать глаз от этого «Полароида». Конечно, я видел такие камеры и раньше, нокак-то на них не обращал внимания. не присматривался к фотографиям. И чембольше я думал о снимках, тем более странным мне все казалось: в итоге-то наних фиксировались не просто образы, а мгновения… и в этом было что-тонеобычное.

Сюжет возник у меня внезапно, летним вечером 1987 года, хотяидея подсознательно зрела почти год. Но, думаю, хватит обо мне. Приятно былопообщаться, правда, это не означает, что я согласен отпустить вас по домам.

Думаю, сначала нам надо побывать на праздновании днярождения в маленьком городке Касл-Рок.

15 сентября Кевину исполнилось пятнадцать лет, и он получилименно тот подарок, о котором мечтал: «Солнце».

Речь идет о Кевине Дэлевене, а «Солнце» — это «Солнце-660»,полароидная камера: для начинающего фотографа она сделает все что угодно, разветолько не нарежет сандвичи с копченой колбасой.

Разумеется, были и другие подарки: Мег, его сестра, подариланоски, которые связала сама, бабушка из Де-Мойна — десять долларов, а тетяХильда прислала, как присылала всегда, узенький галстук-шнурок с уродливымзажимом. Первый такой галстук она прислала на трехлетие Кевина; таким образом,в ящике его бюро уже лежали (и ни разу не доставались) двенадцать галстуков суродливыми зажимами. Теперь к ним прибавился тринадцатый. Хотя мальчик никогдане надел бы ни один, выбросить галстуки ему не разрешали.

Тетя Хильда жила в Портленде. Она не приезжала на деньрождения ни к Кевину, ни к Мег, но могла приехать. Действительно могла, ведь отПортленда до Касл-Рока всего пятьдесят миль. А если б она приехала… и попросилаКевина показать один из подаренных ею галстуков (или Мег — один из шейныхплатков)? С другими родственниками удалось бы и отвертеться. Но с тетей Хильдойтакой номер не проходил. От других родственников ее отличало по крайней мередва качества: она была Старая и Богатая.

И мать Кевина не сомневалась: когда-нибудь тетя ХильдаЧТО-ТО СДЕЛАЕТ для Кевина и Мег. Под ЧТО-ТО подразумевался пункт завещания,который станет известен после того, как старуха отдаст концы. И родители наивнополагали, что от детей не убудет, если они поберегут ужасные галстуки-шнурки ине менее ужасные шейные платки. Поэтому тринадцатому галстуку (сзажимом-дятлом) предстояло лечь рядом с остальными двенадцатью, а на следующийдень Кевин собирался написать тете Хильде письмо и поблагодарить ее. Не потому,что на этом настояла бы его мать. И не потому, что он думал или надеялся найтиупоминание о себе в завещании тети Хильды. Просто он был хорошо воспитанныммальчиком, без дурных привычек.

Кевин поблагодарил всех за подарки. Мать и отец неограничились одной камерой, но «Полароид», конечно, был главным подарком, и ониочень обрадовались, увидев, что сын действительно счастлив. Кевин не забылпоцеловать Мег и сказать, что будет надевать носки на все лыжные соревнования,но взгляд его то и дело возвращался к коробке с камерой и дополнительнымкассетам, которые к ней прилагались.

Мальчик высидел за столом, пока ели мороженое и торт, накотором он задул все свечи, хотя ему не терпелось опробовать камеру. Что Кевини сделал, почувствовав: пора.

Вот тут и начались неприятности. Он внимательно, насколькопозволяло его нетерпение, прочитал буклет-инструкцию, затем зарядил камеру поднастороженными взглядами всей семьи — по какой-то причине подарки очень частоломаются. Все шумно выдохнули, даже ахнули, когда камера выплюнула картонныйквадрат, который прикрывал кассету сверху, как и указывалось в инструкции.

У камеры были две маленькие лампочки, одна красная и одназеленая, разделенные серебристым зигзагом молнии. Кевин зарядил камеру, изажглась красная лампочка, на пару секунд. Вся семья с волнением наблюдала,когда же наконец красная лампочка погаснет и замигает зеленая.

— Готово, — объявил Кевин. — Почему бы вам не встать рядом?

— Я не люблю фотографироваться! — заверещала Мег; наиграннозакрывая лицо руками, как удается только девочкам-подросткам да очень плохимактрисам.

— Перестань, Мег — одернул ее мистер Дэлевен.

— Не порть нам праздник, Мег, — поддержала мужа миссисДэлевен.

Мег опустила руки (упиралась-то она больше для вида), и всетрое встали у стола, почетное место на котором занимал недоеденный торт.

Кевин посмотрел в видоискатель.

— Придвинься к Мег, мама. — Он помахал левой рукой. — И ты,папа. — Он помахал правой.

— Вы меня забавите! — пожаловалась Мег Кевин положил палецна кнопку, при нажатии на которую срабатывала камера, потом вспомнил фразу изинструкции, предупреждающую о том, что, дернувшись, можно легко отрезать головытем, кто находится в кадре. «Отрезать головы, — подумал Кевин. — Забавно,однако». Но его губы не растянулись в улыбке. Напротив, по какой-то непонятнойпричине он почувствовал, как по спине пробежал холодок. Пробежал и исчез. Кевинчуть поднял камеру. Вот так. Все в кадре. Отлично.

— Приготовились! Улыбнулись и сказали:

«Интеркос!» [2].

— Кевин! — возмущенно воскликнула мать.

Отец расхохотался, и Мег тоже.

Кевин нажал на кнопку.

Вспышка, питание на которую поступало от батарейки, залилакомнату ослепительно белым светом.

«Теперь камера моя», — подумал Кевин. Казалось, этомгновение должно было вызвать счастье и радость. Но вместо этого именинникснова почувствовал пробежавший по спине холодок.

Камера то ли пискнула, то ли зажужжала, короче, издалахарактерный звук, которым сопровождается появление из ее чрева очередногоснимка.

— Дай посмотреть! — закричала Мег.

— Не торопись, милая, — остановил дочку мистер Дэлевен. —Изображение проявляется не сразу.