Шелуха/Husk - Настя Чацкая

к губам сжатый кулак, а Дерек щёлкает зажигалкой и подкуривает какое-то крепкое табачное дерьмо, от которого печёт глаза.

Стилински уверен — слёзы наворачиваются именно от этого.

Стайлз чувствует, что кожаный рукав куртки иногда цепляет его локоть, когда Хейл подносит сигарету к губам. Молчание и дым успокаивают куда лучше, чем слова врача о том, что современная медицина шагнула вперёд.

Стайлз смотрит на его бейджик во время всего разговора. Рассматривет короткие инициалы и старается не заорать от страха.

Отказывается поднимать взгляд.

Он боится столкнуться с неуверенной, почти мёртвой улыбкой отца, собравшей на щеках глубокие морщины. Боится увидеть исполинский ужас в его глазах. И взгляд врача, который почти несправедливо спокойный. Конечно. Ведь Стайлз его десятитысячный пациент.

Мистер Д. Хиккен говорит о том, что они вместе преодолеют это. О том, что нельзя опускать руки.

Он выписывает антидепрессанты. Он выписывает обезболивающие. Он выписывает ещё миллион таблеток, зачем-то говорит о том, что они разноцветные. Он предлагает воды. Он не говорит о том, что боль больше не пройдёт.

Стайлз выходит из кабинета, в котором остаётся отец. Падает на жёсткий стул и чувствует, что, кажется, у него отнимается душа. Стайлз стаскивает со столика «Космополитен» и достаёт телефон.

— Кто-то ещё знает?

Голос Дерека какой-то непривычный, слишком отстранённый. Стайлз смотрит, как он затягивается и выпускает в угасающий день плотное облако дыма.

— Нет.

Хейл поворачивает голову, прищурившись. В глазах Стилински что-то огромное и пустое.

«Почему ты позвонил мне?»

«Не знаю».

Дерек не задаёт лишних вопросов. Наверное, поэтому.

Когда солнца больше не видно, они молча садятся в машину и возвращаются в Бейкон-Хиллз.

Магнитола молчит тоже.

* * *

«Это не мигрень.

2.08.2013»

— Опухоль височной доли головного мозга. Четвёртая степень.

Стайлз слышит диагноз в третий раз, и всё равно сердце пропускает несколько ударов, но пальцы, безостановочно теребящие завязки красной толстовки, не останавливаются.

Это всё равно, что снова и снова узнавать дату своей смерти. Это похоже на падение с американских горок. Когда вагончики добираются до самой крутой точки, а потом железные рельсы просто распадаются. Арматура гнётся, и ты летишь вниз, не слыша собственного вопля.

Это всё ещё похоже на плохой сон.

Так страшно видеть кошмар, когда на обеих руках по прежнему остаётся по пять пальцев, сколько не пересчитывай.

— Я понял.

Голос глухой.

Мистер Хиккен мягко постукивает карандашом по столу, глядя на Стайлза. «Д» на его бейджике означает — Дональд. Дурацкое имя для онколога.

— Хорошо. Ответишь на несколько вопросов?

Если бы у меня был выбор, меня бы здесь не было. Стайлз молча поднимает голову и смотрит в серые глаза врача.

— А вы на мой?

— Я догадываюсь, что за вопрос ты хочешь задать.

Эта фраза напоминает о том, что Стайлз — десятитысячный пациент.

Одни и те же взгляды прошли через Дональда. Одни и те же слова. Одни и те же вопросы. Ему совсем не интересно, когда опухоль сожрёт Стилински изнутри. Ему нужно делать свою работу.

— Это вряд ли.

— Послушай… — он опускает глаза в карточку, лежащую на широком дубовом столе, и слегка хмурит брови.

— Стайлз, — подсказывает Стилински. — Лучше так, чем по имени.

Мистер Хиккен понимающе поджимает губы. Этим движением он как бы говорит: «Я понимаю желание подростков сбежать от настоящего, это нормально».

Самое смешное, что он ничего не понимает. Ни капли понимания, одна фальшь.

— Хорошо, Стайлз. Послушай, тебе вовсе не обязательно закрываться от меня. Я знаю, насколько тебе тяжело, и…

Стилински отводит взгляд, не переставая теребить руками завязки своей толстовки. В голове с детства осталась глупая установка — врачи не болеют, но он всё равно спрашивает:

— У вас тоже рак мозга?

Повисшая в кабинете тишина почти вызывает улыбку. Стайлз смотрит на холодную, бледно-бежевую стену, увешанную дипломами и награждениями в рамках. Как это забавно, должно быть — получать премии за то, сколько людей подохло в твоих руках.

— Нет, — сдержанно отвечает Дональд-У-Которого-Много-Рамок. — Но позволь всё же задать тебе несколько вопросов.

Стайлз жмёт плечами, рассматривая теперь прозрачные шторы и искусственные цветы в углу кабинета. Они такие ненастоящие, что зубы сводит.

— Ты не замечал в последнее время ухудшения зрения?

— Немного. Когда моим сознанием овладел тёмный демон, было очень неважно видно. Знаете… все эти вспышки…

Мистер Хиккен смотрит на Стайлза, терпеливо улыбаясь. Извините, док. Это слишком для вас, наверное. Мой мир не для вас, а ваш — не для меня.

— Нет. Не замечал.

Он делает какую-то пометку в медицинской карте.

— Галлюцинации? Визуальные, слуховые?

— Нет.

— Головные боли?

— Иногда.

Постоянно.

— Раздражительность? У тебя не возникает состояния, когда тебя раздражает то, что раньше такой реакции не вызывало?

«Ты заебал меня, Скотт! Хватит глазеть, у меня пока ещё рога не выросли! Пасуй, мать твою. Не хочу проторчать здесь до грёбаного вечера, чёрт!»

— Наверное, тоже иногда. Один раз.

Стайлз поклялся держать себя в руках после этого. Он больше не сорвётся. Не позволит себе поступать так ни с кем из своих близких.

Мистер Хиккен закрывает карту и переплетает перед собой пальцы.

— По моему мнению…

По мнению Дональда-У-Которого-Нет-Рака-Мозга, Стайлзу нужен психолог. С ним будет работать какая-то очень приятная женщина, с которой можно будет делиться своими мыслями. По мнению Дональда-Который-Имеет-Привычку-Терпеливо-Улыбаться, Стайлзу нужно лечь в больницу, чтобы быть под постоянным контролем. Но пока — и это слово он выделил какой-то дурацкой интонацией, — возможен вариант пребывания дома. Строго соблюдаемого режима сна и приёма лекарств.

Стайлзу хочется разбить эту грёбаную вазу с искусственным фикусом о лицо мистера Хиккена, но он просто кивает. Кивает и кивает, пока у него снова не начинает болеть голова.

Мистер Хиккен предлагает стакан воды. Стайлз отказывается.

Глава 2

«Я чувствую себя грёбаной хрустальной статуэткой. Отец уже второе утро предлагает принести мне завтрак в постель и остаться дома. Скотт смотрит укоризненно каждый раз, когда я переодеваюсь на тренировку. Мне хочется только, чтобы кто-то подошёл и вколотил мою рожу в стену. Это будет чем-то более настоящим, чем всё это дерьмо.

10.08.2013»

Стайлз обожает Питера, потому что Питер остаётся единственным, кто не изменяет своих ехидных взглядов в его сторону.

Всё, что он говорит во время одной из ежедневных тренировок Стаи, это: «Не перегрейся на солнышке, кнопка, неохота потом тебя откачивать».

И добавляет с самой своей радушной улыбкой: «Печеньку?»

Дерек, который в этот момент как раз блокирует удар Эрики, бросает на дядю недовольный взгляд, перехватывая руку девушки и отшвыривая от