И грех, и смех - Левсет Насурович Дарчев

стороне другое название лекарства.

Нона еще раз прищурилась, ознакамливаясь с

новым названием.

– Не пойдет и это тоже, – бесцеремонно произнесла Нона, глядя ему в глаза. – Почки.

Доктор раздраженно нахмурился. Он нервными движениями достал из стола новую бумажку и

нервно толкнул ее к Ноне.

– Тогда возьмите и пишите сами!

Нона растерялась, не ожидая от доктора такой

психической реакции. Она ощетинилась и, схватившись за ручку, быстро и злостно что-то нацарапала, затем толкнула бумагу под очки доктора.

Доктор прочитал и выпучил глаза.

– Что это? – он прищуренными глазами увидел

математическое квадратное уравнение.

– Я сорок лет проработала учительницей математики в школе, а вы мне…

Доктор слегка улыбнулся.

– Извините, – произнес он, вернувшись на землю,

– я просто… вы знаете я с утра с людьми и… – Он

замолк, осознав, что его чувства и усталость никому

не интересны. – Еще, у вас есть кому делать укол,

если вдруг ему будет плохо? – Он встал и достал из

шкафа ампулу. – Вот это лекарство надо уколоть.

Нона вернулась домой и вышла из оцепенения,

когда муж спросил:

– Мне не нравится, как ты смотришь на меня, –

проговорил Зияди. – Что, врач разочаровал тебя?

– Да, нет: он сказал, что проживешь сто лет.

– Да, доктор не очень высокого мнения обо мне.

Сто лет для грузина мало.

Нона стояла перед ним, отрешенно улыбаясь,

склонив голову набок. «Девичья привычка», – по-

10

думал Зияди, глядя на жену и вспомнив выпускной

школьный вечер, когда он так хотел признаться в

любви, но сделал это спустя три года. Она была самой красивой.

– Я думаю, может не стоит затеваться с юбилеем? – с сомнением произнесла Нона. – Дети не

приедут…

– Стоит, стоит, – твердо сказал Зияди. – Для чего

тогда жить? Пусть не думают, что я сдался. Я просто

хочу собрать своих друзей, пить вино, вспоминать

дела ушедших дней, шутить и смеяться. Мне доставляет истинное удовольствие, когда за столом вспоминают имя моего отца. Тогда для чего я закопал вино,

вырастил на привязи барана? Жена, ты же знаешь,

что по-другому я не могу. – Он тяжело встал. – Позови соседа Батраза. Кое-что надо обсудить.

Нона стояла неподвижно в полной прострации.

– Знаешь, чего я боюсь, – неуверенно сказала

она, – я боюсь, что твои друзья не придут, и тогда

у тебя будет еще один стресс. Сам подумай: сейчас

людям не до этого. Друзья были друзьями, пока ты

был на должности, а сегодня ты никто – пенсионер.

И кто будет кушать твоего барана? Только не подумай, что мне жалко. И знаешь, что доктор сказал?

– Что?

– Никаких переживаний, – сказала Нона. –

Сердце может не выдержать.

Зияди вздохнул и задумался: случай непростой.

Зияди стал расхаживать взад-вперед, сцепив руки

за спиной. От напряженной мысли его лицо скорчилось. В спортивных брюках и красной футболке, выделяющей его обвислые черты, он спустился во двор,

зашел в сарай и погладил барана. Затем он направился к месту погребения вина, обошел его по кругу, заложил руки в боки и вскинул голову. Его напряженный мозг выдал идею, и он поторопился к жене.

– Нона, вот ты говоришь, что нельзя переживать?

11

– Да

– А радоваться можно?

Нона растерялась.

– Что за вопрос? Конечно, можно, – милостиво

согласилась Нона.

– Тогда у нас все получится, милая. Есть способ

пригласить друзей, – его глаза, прищурившись, лукаво торжествовали.

Жена выжидала.

– Какой?

– Давай объявим, что я умер.

Нона съежилась.

– Ты с ума сошел

Сосед Батраз, осетин по национальности, со

скуластым лицом и солидными усами, выслушав Зияди, обалдел и долго не мог ничего говорить. Через минуту, когда все осмыслил, он

засмеялся.

– Такое может придти только в твою голову, Зияди, – сказал он, мотая головой. – Ты занесешь себя

в книгу памяти. Что ж, я за! – он гордо покрутил

усы за кончики.

В середине дня Зияди пожаловался на боли в

сердце, и Нона позвала медсестру, чтобы сделать

укол. Та, взяв в руки ампулу и уставившись на нее

тупым взглядом, застыла, переведя ошарашенный

взгляд на Нону.

– А что, дяде Зияди так плохо?

– Врач сказал, что у него увеличенное сердце, –

произнесла Нона. – Я не знаю: Зияди шутит и говорит: «У больших людей бывает большое сердце». –

Она застыла с минуту. – А что, сильное лекарство?

– Ну, да – морфин.

Нона вздохнула и отвела взгляд.

К вечеру дня во дворе Зияди все шуршало: стол,

стулья, посуда, мясо, костер. Сам Зияди, поглощенный великолепной идеей и счастливый, вертелся

как маленький мальчик. Забыв про всякие болезни,

12

он разжигал костер, разделывал мясо и все время

напевал старую грузинскую песню.

Нона следила за ним украдкой, с горечью вспоминая прошлое, которое пролетело бесследно, как

один миг. Вспышка света. Блеск молнии. С годами

стали блекнуть даже яркие события в жизни, такие

как свадьба, дни рождения детей. Все позади, впереди только воспоминания и неизвестность.

Первым на «поминки» приехал Гоги из Семендари с венком как положено с красными глазами. С

ним прошло детство и вся взрослая жизнь. Он выразил соболезнования Батразу с непередаваемым

чувством потери.

Зияди неожиданно вышел из-за угла и сияюще

стал в костюме и галстуке с распростертыми руками, готовый принять Гоги в свои теплые братские

объятия.

– Генацвали, Гоги…

Гоги выронил венок, и у него отвисла челюсть.

Он, обуреваемый чувствами, с минуту стоял как

вкопанный, не в силах произнести ни одного слова.

– Хм. Зияди. Ты так больше не шути, – сказал

Гоги наконец. – У меня сердце не железное.

Вторым подрулил к дому Зияди его старый друг

из Тбилиси Саба, семидесяти лет, богатый, как

черт и взрывоопасный, как вулкан. Он буквально

залетел во двор, быстро проговорив что-то Батразу,

устремился в дом, чтобы увидеть в последний раз

лицо покойного друга. Но вместо этого он лбом

наткнулся на живого Зияди. Он оторопел с открытым ртом, не совсем понимая, что происходит. Обретая дар речи