Надежда рода - Евгений Решетов

Старик оказался бородат и довольно крепок, несмотря на преклонный возраст. И глядел он на меня добрыми голубыми глазами, обосновавшимися на изборождённом морщинами простодушном лице. Его мясистый красный нос с синими прожилками нависал над толстогубым ртом. А шикарная розовая плешь оказалась обрамлена редкими седыми волосами.

Дедок неожиданно улыбнулся. Его улыбка была открытой и искренней, хотя каждый второй зуб незнакомца пал в неравной борьбе с возрастом.

Я автоматически улыбнулся ему в ответ и стал лихорадочно осматривать небольшую комнату. Она оказалась всего около двенадцати квадратных метров. Стены покрывали зелёные обои с белыми ромашками. Дощатый пол был выкрашен светло-коричневой краской и на нём лежали вязаные полосатые половики. В дальнем углу стояло кресло с вытертыми подлокотниками. А возле него обнаружил столик, на котором красовался древний радиоприёмник. Такой сейчас хрен где найдёшь.

Неожиданно дед радостно прокряхтел под мерное тиканье часов с кукушкой:

— Очнулся?

— Нет. Кажись, брежу, — честно признался я не своим голосом. Прежде у меня был мужской, хрипловатый голос, а этот оказался высоким и звонким.

— Сколько пальцев видишь? — спросил сощурившийся старик и показал растопыренную пятерню.

— Пять, — буркнул я и почему-то полушепотом поинтересовался: — А я вообще где?

— В Калининске, — бодро ответил незнакомец, поиграв кустистыми бровями, которым позавидовал бы и Брежнев.

— Охренеть! А как я тут оказался? — шокировано выдохнул я, выпучив глаза.

В моей голове сразу же возник целый ворох вопросов. С какой это стати меня вывезли из Москвы? В каком-то провинциальном Калининске медицина лучше? Или меня уже осудили за непредумышленное убийство и отправили в колонию-поселение?

Старик в это время стал подробно рассказывать, степенно поглаживая седую бороду:

— Давеча я с Марьей Петровной по ягоды отправился в лес наш. Он тут недалече. Пяток километров от городской стены. Ну, как водится, сели на телегу и поехали…

— На телегу? В провинции всё так плохо? Ладно, хрен с ним. Дедушка, вы давайте сразу по сути, без этих — долго ли коротко ли, — нервно поторопил я его, сгорая от нетерпения.

— Экая, вы молодёжь торопливая, — укоризненно покачал старик плешивой головой. Его лысина превосходно отражала дневной свет, льющийся из единственного окна. — Ну, ежели хочешь коротко, то получай. Нашли мы тебя в овраге.

— В овраге? А что я там делал? — ещё сильнее вытаращил я глаза, словно хотел избавить от них.

Мой мозг сейчас пребывал в состоянии ступора. Серое вещество как-то совсем не хотело соображать, будто отправилось в отпуск.

— Лежал, голышом, — пожал покатыми плечами дед и вдруг полез рукой в карман. — Вот, кстати, при тебе было.

Он достал из штанов оплавленный медный кругляшок. Я даже не сразу признал в нём тот самый амулет, который мне подарила Машка. Металл будто побывал под воздействием высокой температуры. Он искривился и кое-где потёк. А «лучики» солнца сплавились воедино.

Я взял амулет из мозолистых пальцев старика и подозрительно проговорил

— Дед, а ты меня не разыгрываешь? Может, проспорил кому? Или настойки дерябнул, да пришла в голову весёлая мысля? Может, тебя Артур подговорил?

— Какие розыгрыши? Я похож на шутника?! — осерчал старик и нахмурил кустистые брови. — Я, вообще-то, потомственный дворянин! Зовут меня Макар Корбутов! Я в Калининске не последний человек, между прочим! А вот ты кем будешь? Благородных ли кровей, аль простых?

— Ты дворянин? — поразился я, уронив челюсть на кровать. Да что же это в провинции делается? По телику об этом не говорили.

Старик уловил моё искреннее изумление. Грустным взглядом посмотрел на залатанное покрывало, чуть стушевался, опустил глаза и нехотя проговорил:

— Да, сейчас у моего рода не самые лучшие времена. Из всей семьи только я остался, жена моя Марья Петровна, да три сына, — тут он поднял загоревшийся взгляд и приподнято добавил: — Но я младшего своего, Алексашку, в этом году, ближе к осени, в Царьград отправлю. Он будет поступать в Императорскую академию магии!

— Иллюзионистом будет? Фокусником? Кролики из шляпы и прочая ерунда? — отвлечённо пробормотал я. И уже в третий раз сильно ущипнул себя за предплечье. Опять не сработало. Я всё никак не просыпался.

Хм… А почему у меня рука такая тонкая, будто меня последний раз кормили в том году? Да ещё этот подростковый голос… Я резко откинул покрывало. Твою мать! Моё тело усохло, словно я вернулся в те дни, когда ещё не открыл для себя качалку. Но хорошо хоть моя тушка оказалась целой и невредимой. И на ней даже не было новых шрамов. Старые-то остались. Это, кстати, добавляло ещё большей фантастики тому, что сейчас творилось со мной и вокруг меня. Что же мать вашу происходит?!

А дед между тем ворчливо заметил:

— Жарко стало? Это всё Марья Петровна. Я ей говорил, что не надо тебя накрывать. Чай жара какая за окном.

— Жара? — полузадушено просипел я, уже устав удивляться. — Сейчас не зима?

— Какая зима? — хохотнул дед и махнул рукой. — Лето в самом разгаре.

— Всё, это дурка, — обескураженно прошептал я себе под нос и патетично обхватил голову руками. — Год-то сейчас хоть какой?

— Одна тысяча девятьсот десятый от Рождества Христова, — уверенно отчеканил Макар, как-то странно посмотрев на меня. — А ты чего? Запамятовал?

— Забыл. Всё забыл, — взвинчено промычал я и серьёзно попросил старика: — Дед, ударь-ка меня изо всех сил.

— За что? — выпучил тот глаза.

— Можешь мне поверить, есть за что, — страстно заверил я Макара и подставил физиономию для удара.

— Нет, я тебя бить не буду. Тем более ты и так головой повредился. Юродивых трогать нельзя. Церковь не велит.

— А зеркало-то у тебя есть? — убито пробормотал я, расстроенно глянув на старика.

Мне всё больше казалось, что крыша напрочь покинула меня. Хотя, возможно, я сейчас лежу в больнице, и в моих венах гуляет какая-то ядрёная химия. Она-то и создала удивительно правдоподобный бред. Я не мог отличить его от реальности. Мой нос улавливал даже запахи! И деду не мешало бы помыться.

Он чуть обиженно проговорил:

— Как же не быть зеркалу? Есть, сейчас принесу.

Макар грузно поднялся с табуретки и вышел из комнаты. А я тут же вскочил с кровати и подлетел к обычному окну с деревянной рамой. Отодвинул занавеску и глянул наружу. Там обнаружился плодоносящий сад, огороженный глухим забором из досок. Нет, это точно не Москва.

В эту секунд вернулся Макар. Он скользнул по мне недовольным взглядом, но ничего не сказал. Молча вручил небольшое овальное зеркальце в резной оправе и присел на табуретку.

Я поспешно взглянул на своё отражение и увидел себя пяти-шестилетней давности, когда мне было лет шестнадцать-семнадцать. Чёрные короткие волосы, пронзительные карие глаза, прямой нос, мазки угольных бровей и волевой подбородок. А взгляд — упрямый, саркастичный. Правда, сейчас, офигеть какой растерянный.